В Бастилию? Виктор Делаборд содрогнулся. Стало быть, его хотят заставить замолчать навеки? Такого ужасного приговора он не ожидал. Несомненно, генерала побудило к столь жестокому решению то, что он, Виктор, упомянул Марселя и герцога. Ведь Монтарен – сторонник герцога.
– Можете идти! – скомандовал разгневанный генерал.
Виктор и конвойный вышли из кабинета.
– Вы поступили глупо, – сказал конвойный, спускаясь вместе с Виктором по лестнице. – Вы рассердили главнокомандующего…
– Сказав правду, – ответил Виктор. – Я и впредь буду говорить только правду, хотя бы это стоило мне жизни.
– Это достойно похвалы, но в некоторых случаях не совсем умно, – возразил новичок.
– Что ж, ваше счастье, если вы следуете этому правилу. Я же не могу поступать иначе.
– Вот это‑то и погубило вас, товарищ.
– В Бастилию? Честное слово, это хуже смерти, – признался Виктор.
– Если бы я мог отпустить вас!
– Это не спасло бы меня, а вас погубило бы. Нет, я такого не допущу.
Оба мушкетера сели на коней и отправились обратно в Париж.
– Не надо ли вам сделать какие‑нибудь распоряжения? – спросил Виктора новичок.
– Нет, товарищ. Моим единственным желанием в последнее время было освободить друга, так как он невинно страдает на каторге. Теперь это стало невозможным.
К вечеру оба всадника подъехали к Бастилии. Когда они проезжали по подъемному мосту, часовые отдали им честь.
Мушкетеры въехали во двор крепости, где Виктор уже бывал однажды, освобождая Марселя. И вот теперь его самого привезли арестантом в эту мрачную крепость.
Какой‑то инвалид подошел и принял у них лошадей. Затем к ним вышел инспектор, полагая, что они привезли какие‑либо приказания.
– Отведите нас к господину коменданту, – обратился к нему конвойный.
Инспектор с величайшей предупредительностью исполнил их просьбу. Он принес свечу, так как было уже совсем темно, и попросил обоих следовать за ним. Они прошли под сводами знакомого нам мрачного коридора и поднялись по лестнице, ведущей в квартиру коменданта. В приемной их встретил лакей.
– Не уходите, инспектор, – сказал Виктор, – вам придется сейчас отвести меня в камеру.
Инспектор принял это за шутку.
– Здешние апартаменты пришлись бы не по вкусу господину мушкетеру, – засмеялся он.
– А я ведь не шучу, господин инспектор, – ответил Виктор. – Сейчас вы узнаете, что я ваш арестант.
У инспектора округлились глаза.
– Святой Бенедикт! – вскричал он. – Разве такое возможно?
В это время лакей отворил дверь в кабинет нового коменданта Бастилии и пропустил туда обоих мушкетеров.
Преемником покойного Миренона был маркиз Андре, человек лет пятидесяти, седовласый, с хорошо сохранившимся лицом, с нежными и красивыми руками. Одет он был в дорогой камзол, прекрасной ткани рубашку с богатым жабо. Он был в длинном желтом жилете, согласно требованиям моды. На ногах его были белые шелковые чулки, башмаки с пряжками. Маркиз держался так прямо, будто проглотил аршин. Восковая кукла не могла бы держаться прямее. Ни одна черта его лица не дрогнула. В каждом движении, в каждом слове коменданта проглядывал придворный лоск.
Оба мушкетера по–военному отдали честь.
Маркиз ответил им движением правой руки, полуприкрытой кружевной манжетой.
– Я получил приказ, господин комендант, сдать вам мушкетера Виктора Делаборда, – сказал конвойный.
– Приказ? От кого? – спросил маркиз.
– От господина генерала Монтарена. Дальнейшие распоряжения последуют, господин комендант.
– Итак, этот мушкетер – узник Бастилии?
– Так точно, – ответил Виктор.
– Так–так. Узник, то есть арестант.
Маркиз подошел к письменному столу и позвонил.
– Позвать инспектора! – обратился он к вошедшему слуге.
Вслед за тем в кабинет вошел инспектор и отдал честь.
– Этого мушкетера надо отвести в камеру, господин инспектор.
– Слушаюсь, господин комендант.
– В какую камеру вы его отведете?
– В камеру номер девять башни номер семь, – ответил инспектор.
– Камера номер девять, башня номер семь, – повторил маркиз и проставил номера в списке. Потом спросил Виктора, как его зовут, и тоже записал.
Конвойный был отпущен.
Маркиз отвернулся к окну.
Церемония приема в Бастилию на том и закончилась, она была легка и коротка в сравнении с тем долгим временем, которое предстояло пробыть здесь заключенному.
