Надсмотрщик Рошель, хоть и был ревностным служакой, в глазах коменданта не пользовался особой симпатией. Генерал Миренон не раз убеждался, что Рошель мог преследовать каторжника, которого почему‑либо невзлюбил. Так креол Диего, считал комендант, стал жертвой именно такой ненависти Рошеля.
Рошель вошел в кабинет. Его мясистое лицо раскраснелось, на шее и подбородке еще был наложен пластырь, покрывавший глубокие раны, нанесенные меднокожим ягуаром.
Рошель вытянулся в струнку перед сидевшим за письменным столом комендантом.
– Подойдите ближе, – приказал Миренон. – В чем дело?
– Нечто весьма необычайное, господин комендант! – с готовностью ответил Рошель.
– Доложил ты об этом дежурному офицеру?
– Так точно, господин комендант!
– Так что же случилось?
– Я находился ночью близ лазарета, господин комендант.
– Ночью? – спросил генерал.
– Я караулил, господин комендант!
– Разве ты был на дежурстве?
– Имею честь всепокорнейше доложить господину коменданту – я дежурил по собственной охоте.
– Что это значит? – спросил Миренон, строго глядя на надзирателя.
– Каторжник номер пятьдесят семь за неповиновение сидит в штрафной камере лазарета, господин комендант!
– Это я знаю!
– Так вот, опасаясь побега этого каторжника, я ночью засел со своим ружьем в саду…
– Кто тебе поручил это, надсмотрщик?
Тут Рошель немного струхнул, так как комендант говорил очень строго.
– Осмелюсь всепокорнейше доложить господину коменданту, что я сторожил только по своей охоте, – пробормотал Рошель.
– Оставь‑ка ты это своеволие, надсмотрщик! – сказал генерал Миренон, посуровев еще больше. – Когда я найду нужным, то сам позабочусь выставить часовых.
– Я не хотел возбудить недовольство господина коменданта. Я думал, что поступаю правильно. Есть доказательства, господин комендант, что номер пятьдесят седьмой замышляет побег!
– Доказательства? Какие же?
– Осмелюсь нижайше донести господину коменданту, что я не напрасно сторожил прошлой ночью, – подобострастно ответил Рошель.
– Возможно… Но все‑таки это не твое дело! Расскажи о своих наблюдениях, и я сам приму необходимые меры предосторожности.
– Ночью вблизи лазарета, со стороны сада, появилась женщина, господин комендант!
– Женщина! И ты ее арестовал?
– Нет, она скрылась! Я ее окликал, я в нее стрелял, потом в нее стрелял капрал, но тут произошло нечто сверхъестественное, господин комендант… Ночное видение исчезло.
– Об этом привидении говорится в рапорте капрала, – задумчиво произнес генерал Миренон. – Мне кажется, что вы поступили бы лучше, если бы схватили это привидение. Но, похоже, вы все испугались его.
– С позволения господина коменданта осмелюсь доложить, что я из людей того сорта, которые не ведают страха. И уж менее всего я могу испугаться привидений, – хвастливым тоном заявил Рошель.
– Почему же вы не задержали эту женщину?
– Осмелюсь всепокорнейше доложить господину коменданту, что привидение удалялось слишком быстро и потому мы предпочли стрелять!
– И при лунном освещении вы не попали в цель? Какие искусные стрелки!.. Что еще хотите донести, надсмотрщик?
– Эта женщина, без сомнения, намеревалась проникнуть к каторжнику номер пятьдесят семь и, вероятно…
– Без предположений, надсмотрщик! – прервал Рошеля комендант. – Мне нужны только факты!
– Следует опасаться побега, господин комендант!
– Хорошо, хорошо, надсмотрщик. К ночи будут приняты меры…
– Но смею почтительнейше напомнить господин комендант, что ночное привидение…
– На ваше заявление будет обращено внимание, – оборвал Рошеля комендант, теряя терпение и в то же время уступая назойливости ревностного служаки. – Не заставляйте меня думать, что вы из личной ненависти увлекаетесь жалобами и подозрениями, которые делают жизнь каторжников невыносимой. Я не отвергаю строгости в отношениях с преступниками, напротив, суровость с ними уместна, но злоба приводит только к таким происшествиям, следы которых до сих пор видны на вашей шее…
Рошель хотел было возразить.
– Идите, надсмотрщик! – приказал комендант сурово.
Рошель повернулся и вышел. Он привык к военной дисциплине и знал, что генерал Миренон требовал безусловного повиновения.
