Недаром я тогда к нему прислушался, подумал Завьялов, потому что стоит выехать из Москвы – и даже я, человек, проведший в ней без году неделю, думаю «у нас не так», «у нас эдак» – и даже когда только переехал в Москву из Принстона, уже через месяц начал думать о ней «у нас», об оставшемся там – «у них». Вот, подумал Завьялов, идет Волчек – надо спросить его, проведшего в России – сколько? – три месяца, что он называет «у нас», а что «у них».
Волчек как раз усаживался, вытаскивал из кармана комм, клал поближе к тарелке, звенел в кармане кар-локом.
– Где тебе лучше – у нас или у них? – спросил Завьялов.
– У нас спокойнее, – ответил Волчек, не задумываясь, – и тут же спохватился: – У нас – это где? Тут? В Праге?
«Значит, дело все-таки не в Москве, дело во мне», – подумал Завьялов, но развивать тему не стал, сказал:
– Бог с ним. Я тебе рад. Ты как?
– Есть хочу, – сказал Волчек, принимая из рук официантки тоненький экран с меню и быстро тыкая в него пальцем. – Ем в последнее время, как беременный.
– Растешь, наверное. Закажи мне чаю просто. Я не беременный и уже поел.
– Ну и зря. Тут хорошо кормят.
– И поят. Вот я попью, а ты поешь.
Волчек выбрался из пиджака, отложил меню, сказал:
– Ну?
– Что – «ну»? Это ты – «ну»?
– Послушай, я не знаю, правда. Я вчера поискал коммом, что вообще происходит. Есть «Галлимикс», которых ты нашел, в Орлеане, да, есть еще в Аргентине какие-то мальчики, название из трех букв, не помню, «АДГ»? «АМГ?» Кажется, «АЛГ». Есть в Штатах сеть «Триконика», с такой собачкой… Но это практически все, остальное не стоит внимания, и эти, если честно, тоже не очень стоят внимания, Зав. Какой у твоих «Галлимиксов» оборот?
– Практически никакого.
– Ну вот же! Пойми, это подсчет на пальцах: я понимаю, что вложить надо не очень много… кстати, лабораторию Щ уже продали, да?
– Да, к сожалению.
– Ну не знаю, к сожалению или нет, но это значит, что а) покупать все новое, б) формировать лабораторию тоже нужен человек. Но неважно, да, вложить надо не так уж много, мы могли бы. Но дело в том, Зав, что я искренне, понимаешь, искренне не ве-рю, что биомиксы – это рынок, ну не верю я. То есть нет, конечно, это рынок, потому что все – рынок, десять человек, до сих пор скупающих эти дурацкие игрушки, ты знаешь какие, японские, пикачучи?
– Тамагочи.
– Да, тамагочи – так они тоже рынок, рынок из десяти человек. И миксы – это тоже рынок из десяти человек, Зав, и я даже верю, что их станет двести пятьдесят в один прекрасный день, но я не понимаю, зачем вкладываться, не понимаю я.
Завьялов тяжело вздохнул. За ночь, с момента их вчерашнего разговора, Волчек не сдвинулся никуда. Вернее, сдвинулся в худшую сторону – видимо, поговорил с Гели, которая вообще всегда была скуповата, не могла забыть свои молодые годы, когда снималась в чилли на маленькой студии, где гнали сеты про еду – помидор, там, во влагалище, слизывание манной каши, катание в тортах, все такое, – а потом девчонки забирали с собой на ужин раскуроченный съедобный реквизит, потому что крошечные их зарплаты съедались безумно дорогими пражскими квартирами, даже если снимать вдвоем, втроем, вчетвером. Гели наверняка восстала против вкладывания семейных денег в некоторое отдаленное будущее. Завьялов быстренько прикинул: может ли он открыться без Волчека вообще? Получалось, что может. Но не хотелось – чудовищно. «Я сам совсем не уверен в биомиксах, – подумал Завьялов, – абсолютно не уверен. Надо бы остановиться, надо бы лишний раз проверить себя, понять, что я делаю это из трезвых деловых сообращений, а не из-за Щ, это было бы глупо и неразумно, надо бы повременить все-таки…» Но вслух он сказал:
– Послушай, я же чувствую, и ты чувствуешь, еще пять, ну, шесть лет – и им придется сделать в EU легалайз чилли. Еще десять лет – и они сделают то же самое в AU-один и AU-два. И тогда все, что мы снимаем сегодня, упадет в цене настолько, что мы с тобой останемся без зарплат. Вообще без нифига, я тебе говорю. Потому что сейчас мы еще как-то выдерживаем конкуренцию с чилли только благодаря тому, что мы легальные, а они нет, а люди все-таки боятся нелегального и не любят, хотя и купить можно где попало, но я читал отчеты, ты поверь мне. Но когда граница эта исчезнет – все, мы с нашим приторным говном накроемся просто. Пять лет, Волчек, ну, десять – и все, нашей эпохе конец! А между тем я в среду, когда сидел с «Галлимиксами» и видел, что с ними делают бионы Щ и как эти ребята говорят о рынке, – я понимал, что они не прожектеры, что они, в отличие от нас с тобой, в этом варятся уже четыре года, они показывали мне цифры, этот рынок прирастает на триста процентов в год, понимаешь? Микс – это не порнобион, не чужие ощущения на своей шкуре испытать, микс – это другие ощущения, – (Завьялов нажимал на слово «другие»), – другие, такие, которые мозгу реально недоступны без микса, господи, ну что я тебе объясняю! Пойми: эта мода на порнографию – а мы это знаем лучше всех, – она на исходе, сейчас пик, все, дальше идти некуда, рынок перенасыщен, люди перенасыщены, ну ты же знаешь все! – и что-то придет на место этого рынка, что-то, и это что-то должно быть офигенным, потрясающим, не из области запретного плода – потому что наелись уже, все! – а из области недосягаемых ощущений, других, инаких – как, прости меня, были наркотики когда-то, только в другом масштабе, в огромном. И это «что-то» – биомикс, оно вот уже, вот, у нас в руках, – (Завьялов несколько раз нервно сжал и разжал кулак), – мы сейчас, на нуле, должны застолбить этот рынок, – («Почему я так горячусь? – с изумлением подумал Завьялов. – Надо остановиться немедленно!»), – ну подумай ты головой!
