— А куды ж их девати, которые дети останутси?
— Передать на воспитание и кормление близким родственникам, а ежели таковых не случитси и помещик их не будет знати, што с ними делати, писать за монастырём. И ещё, бояре мои милостивые, на Москве нищих развелось непочатый край. Стыд головушке. Пешему от них проходу нет.
— Убогие, государь, што с них взяти. Может, их тоже в Сибирь сослати?
— Пошто, в чём их вина, в том, что милостыню просят? Я велю строить для них богадельни, одну в Знаменском монастыре, а другую — за Никитскими воротами. От иноземцев стыдно, намедни польскому резиденту у кунтуша рукава напрочь оторвали.
— Пусть пешим не шастает, — ухмыльнулся Хованский, — целое платье будет.
Царь вновь не обратил внимания на глупость.
— Также велю отписать казанскому воеводе, штоб боле не тянул с помещиками из татарских мурз. Объехать все волости и описать все земли. Тех из мурз, што перейдут в православие, не обижать, земли за ними приписать и в русское дворянство записать, тех же, што останутся в мусульманстве, земель лишить и отписать те земли в казну. В помощь казанскому воеводе послать писцов и три стрелецких полка на случай смуты. И содеять то до зимы и обо всём доложить в поземельной грамоте.
— Ох, аки той вести патриарх обрадуется, — вставил своё слово боярин Волынский.
Дума разъезжалась поздно. За последние два месяца Фёдор был впервые рад делу, которое совершил. Пора было вновь посылать послов в Турцию, далее тянуть нельзя, но об этом завтра с думой поговорим. Всё сразу не решишь. Он шёл к Агаше, и мысли его изменились. Любовь его к жене росла с каждым днём, но вот в постели не всё иногда получалось хорошо, хоть они и жили почитай уже с месяц. То Агаша только начинала возгорать, а он уже окончил, то не вовремя начинали болеть ноги, и он не мог опереться на них. Он даже начинал молиться, что сам считал святотатством.
Из темноты перехода кто-то вынырнул и подался назад. Царя это удивило. По этим переходам ходила только царская семья и ближняя родня.
— Хто энто там? Ну-ка, покажись на свет!
Из темноты показался дядюшка, князь Иван Михайлович Милославский. В руках у него было два куска наилучшего бархата и сороковка отборных соболей.
— Энто што?
Милославский как будто засмущался:
— Да вот, несу царице.
Неожиданно для себя Фёдор разъярился:
— Ты прежде непотребно её поносил, невесть што о ней говорил, а ныне хочешь дарами свои плутни закрыть. Вон, пошёл вон из Кремля.
Фёдор даже в запале замахнулся посохом. Милославский рванулся к дверям, даже кус материи потерял.
Скандал быстро облетел Кремль. Боясь, что теперь Милославского выгонят, что усилит группу придворных, стоящих за возвращение ко двору Матвеева, Языков поспешил к царице и переговорил с ней. Конечно, Матвеева надо возвращать, но чуть позже, Языкову надо набрать побольше силы и влияния.
Языков и царица явились к царю и заявили, что то были не дары, а вещи, купленные по приказу царицы. Милославский лишь выполнил волю государыни, а царю о том не сообщали, чтоб не беспокоить, он и так занят сверх меры.
Фёдор успел остыть и более не гневался, потому и воспринял объяснение как истину и послал Языкова извиниться перед Милославским за свою вспыльчивость. В ближайшие дни Милославский был приближен и обласкан и даже одарён небольшим поместьем.
Двадцатого августа в Крым отправилось великое русское посольство. Возглавлял его окольничий, дьяк Посольского приказа Василий Михайлович Тяпкин. При нем были дьяк Никита Зотов, подьячий Василий Телячев и мало российский писарь Семён Ракович, до этого прибывший на Москву от гетмана Самойловича. Все люди делом проверенные и государем знаемые. С ними были стрелецкий полусотник Хвостов с дюжиной казаков для охраны дворов крымскому хану. За четыре с половиной года правления Фёдора в казне впервые появился запас денег. И государь объявил Тяпкину, что в случае благоприятного исхода он от имени государя может одарить хана тридцатью тысячами рублей золотом. На посольство были возложены большие надежды.
Лето подходило к концу. А двор так ни разу и не выехал ни в Коломенское, ни в Измайлово. Было не до того. А если царь по какой-либо причине не выбирался из Кремля, то и женская часть царской семьи никуда не выезжала. Это позволило быстрей сдружиться Софье Алексеевне и царице. Софья делала вид, что делится всеми своими тайнами, вызывая царицу на откровенность.
