Но всё вышло иначе. В ночь на двадцатое августа в турецком лагере поднялся сильный шум. Григорий Ромодановский приказал полковникам строиться в боевой порядок, предполагая, что турки готовят ночное нападение, которое прождали до утра. Но оказалось, что турки в темноте свернули лагерь и ушли. Генерал Косагов с тысячью донских казаков проследовал до Чигирина и обнаружил, что турки дорушили всё, что ещё уцелело, и ушли от Чигирина, и на сколько видит глаз, противника не наблюдалось.
Двадцать первого августа воевода боярин князь Григорий Григорьевич Ромодановский-Стародубский отправил с князем Александром Милославским донесение в Москву:
«Встретив крепкое и мужественное стояние и в своих войсках уроны великие, августа двадцатого, в полночь, турского султана визирь с пашами с турскими и иных разных земель с войсками из окопов своих и хан крымский с ордами побежали назад, часть пушек взорвав и разрушив все укрепления Чигиринские. С того, если на то будет твоя государева милость, к восстановлению Чигирина можно ныне приступить...»
В Москве сразу не поверили в поспешное отступление турецкой армии, прислали гонца с приказом точно выяснить, действительно ли турки пошли в свои земли и «не чает ли от них в том какова лукавства». О Чигирине не было сказано ни слова.
Почти неделю простоял Ромодановский на правом берегу, рассылая вперёд разъезды казаков и рейтар. Добрались вплоть до Умани и Ладыжина и сообщали, что на несколько дней пути турок нигде не было видно.
Двадцать седьмого августа русская армия начала переправу на левый берег Днепра. Все понимали, что летняя кампания окончена. Ромодановский всё ждал распоряжений насчёт Чигирина, но, так и не дождавшись, двинулся к Сумам, отпустив гетмана Самойловича с его войском в Псреславль. То, что можно было ещё восстановить, было брошено. Кто-то, судя по всему, старался из победы сделать поражение и взвалить вину за разрушение Чигирина на Ромодановского.
Было утро первого сентября, сегодня должны были праздновать начало нового года, и царь торжественно въезжал в Москву. Вдовая царица Наталья Кирилловна должна присутствовать на этой церемонии, но вставать не хотелось. Со смертью мужа она уже не жила для себя. Для братьев, для детей, но даже здесь ничего не получалось. Жизнь братьев постоянно висела на волоске, а младшая дочь Феодора хоть и выздоровела, но после болезни была какая-то слабая. Раньше всё бегала с Петенькой, а теперь больше сидит. Да и Петруша последнее время всё больше серьёзный, взрослеет не по годам. Тут подошёл и спросил:
— Если царь мене брат, а Милославские ему родня, значит, они и нам родня, почему же они нас ненавидят?
Царица так и не нашла тогда, что ответить.
А теперь ещё сон всё не отвязывается, снится ей, что её обнимает окольничий Стародубцев, об котором и об ней тогда так много сплетен было, и она во сне не отвергает его ласк. Когда был тот слух, она и не думала о Стародубцеве, даже не замечала его, а вот теперь он будоражит её сон.
Наталья потрясла головой. Надо взять себя в руки. Одно неверное движение — и сёстры и старшие дочери умершего мужа поднимут скандал и отправят её в монастырь, чтоб не позорила царскую фамилию. Нет, надо явно брать себя в руки.
Царица встала и позвонила в колокольчик, что лежал на резном стуле, рядом с ложем. Сразу прибежали две сенные девки — помогать царице облачаться.
Наталья Кирилловна вышла из своих покоев в передние палаты, где её уже ждали облачённые в парадные одежды дети. Трёхлетняя Феодора такая бледная, как призрак, даже страшно.
Взяв детей, царица проследовала в надвратную церковь Белого города, где собралась женская часть царского двора. Царевны Татьяна Михайловна и Софья Алексеевна с заметным презрением посмотрели на Наталью, но она сделала вид, что не заметила их взглядов.
А по Ордынке уже двигались разодетые в белые и красные кафтаны стрельцы, а за ними царский поезд с раззолоченными каретами, с восседающими на красавцах иноходцах вельможами второй руки. С Ордынки на Кузнечный вал, далее на Солянку — и торжественный въезд в ворота Белогорода. Царские слуги по бокам царского поезда разбрасывают в глазеющую толпу мелкие монеты, пряники и даже финики. Где-то уже пьяные крики, вовсю справляют праздник.
