Социально-культурный закон Нерон хотел издать на двух языках: один на греческом, другой на латинском: AGON и LUXUS. Оба термина означают ценности, которые в мыслях императора и его сторонников должны были заменить pietas и fides, по-гречески — игра, состязания, места, где проводятся игры и собираются зрители. Это спортивные или артистические подвиги, а также привилегированное место, где проводят свое самое дорогое время. Удовлетворение, получаемое от агона, обесценивается. Тацит рассматривает Нероновские игры как настоящее извращение. Так, описывая Ювеналии 59 года, он возмущается ростом количества скандалов и распущенностью, «состязанием пороков», которым явились эти игры. Обратите внимание, Тацит не употребляет слова «agon». По своему обыкновению, он избегает греческих слов, предпочитая им лексические богатства латыни.
Светоний не такой блюститель чистоты языка. Он употребляет слово «agon», но когда хочет сослаться или на Нерона, или на Грецию. Так, он упоминает второе название Нероновских игр — агоны. В данном случае это проведение игр или самим императором, или греческими городами. [176]
Luxus — как мы уже об этом говорили, латинское слово, синоним слов обширный, великолепный, но традиционными, консервативными римлянами употребляется в значении излишество, разгул и даже разврат, которые неронизм принимает на свой счет, придавая оттенок бравады. Никакое другое понятие не сможет лучше определить страсти к величию, пышности, торжественности и парадности и того ожесточения, с которым нарушается закон, так же как и привычки, обычаи людей и правила общества, а равно и законы природы. Это латинское слово охватывает все, что было плебейским в неронизме: все, что не иностранное, «соль итальянская»; отсюда шутки, сатира и комические сценки черпают свою сочность. Исключительно только для неронизма, luxus — это то, что позволяет наслаждаться без помех. Тацит на этот раз не экономит на словах, а использует большое количество повторов. Он не скупится, описывая богатство осуждаемое, каким, с его точки зрения, является праздник, который устроил Тигеллин в 64 году, чтобы успокоить народ, взволнованный планом поездки в Грецию, отмененную позже императором. Он использует его также в еще более расширенном смысле, чтобы описать беспорядочную жизнь, которую ведет Нерон уже с 55 года, и императорские празднества, которым он предается поздно в ночи. Это слово часто выходит из-под его пера, когда он вспоминает различные случаи, сопровождающие Ювеналии 59 года, эти «возбудители, [177] призванные поддерживать распутство», или еще, когда он осуждает отсутствие «сдержанности в удовольствиях», отличающее Кальпурния Пизона, будущего заговорщика 68 года.
Словечко мы встречаем и у Тацита в центре сгустка синонимов, более или менее близких, которые при необходимости используют историки в отношении хотя бы того же Пизона, говоря о его великолепии и легкомыслии. Впрочем, более точно оно употребляется в описании беспорядков, распущенности нравов и некоторого своеволия, которое позволяет «непристойные позы и танцы». Наконец, в этом семантическом созвездии есть понятие, последнее, о котором мы упоминаем, так как оно употребляется сторонниками новой системы. Радость жизни, что мы наблюдали, переводится как поиски безграничных удовольствий. Таково нероновское поколение, подчиненное удовольствиям или, скорее, сладости порока. В общем — «сладкая жизнь» (dolce vita). [178]
