Но победа над соломенными пугалами бессмысленна. Если мы и впрямь заинтересованы в полноценной дискуссии, то должны использовать принцип доверия, подразумевающий толкование аргументов оппонентов как рациональных и имеющих самую что ни на есть разумную интерпретацию. Такой образ действий заставляет нас учитывать точки зрения оппонентов, давая возможность либо обоснованно и логично возражать, либо менять свою точку зрения. Это не означает ни попустительства фанатизму, ни рационализации недоказуемого, а означает лишь строгость в отношении собственного мышления.
В конечном счете уничижение оппонента контрпродуктивно; очень немногие меняют свой образ мыслей в ответ на пренебрежение или дегуманизацию. В прошлом я и сам иногда прибегал к презрительному, высокомерному тону, о чем теперь, оглядываясь назад, весьма сожалею. Сейчас я стараюсь избегать такого поведения; оно может, разумеется, заслужить одобрение единомышленников, но одновременно способно оттолкнуть тех, кто мог бы получить огромную пользу от познаний, которыми я готов поделиться. Кроме того, любая проблема имеет множество нюансов, и никакое повествование не способно охватить их все. Маятник общественного мнения колеблется непредсказуемо, и те же люди, что сегодня возносят вас до небес, могут завтра сбросить вас с пьедестала. Любой из нас иногда заблуждается. Если мы и правда хотим создать лучший мир, то должны позволить другим свободно высказывать их взгляды и не сыпать в ответ оскорблениями – надо помнить, что мы сами тоже нередко нуждаемся в участии.
Однако великодушие не должно быть безграничным. Во-первых, описанные выше правила приложимы только к добросовестным дискуссиям: те, кто умышленно искажает реальность, едва ли изменят свою точку зрения, и дискуссии с такими людьми вряд ли будут конструктивными. Во-вторых, идеал открытой дискуссии никогда не должен быть прикрытием для ненависти или подавления. Мы не обязаны дискутировать с проповедниками человеконенавистнических взглядов, так же как мы не обязаны предоставлять трибуну тем, кто отрицает у других наличие фундаментальных политических и основных человеческих прав. Парадокс толерантности заключается в том, что безгранично толерантное общество в конце концов будет захвачено нетерпимыми фанатиками. Карл Поппер считал, что “поэтому мы должны во имя толерантности утверждать право не терпеть нетерпимое”.
Общество – хрупкая материя, она легко рвется заблуждениями или умышленно посеянными страхами. Мы все живем в едином прекрасном мире, и наши судьбы скованы связями, которые нельзя разрывать. У нас нет надежды улучшить положение вещей, если мы поддадимся заблуждениям и бессмысленному трайбализму. Те, кто подрывает нашу способность к мышлению, может вынудить нас отринуть реальность и создать вакуум, который тираны и шарлатаны заполнят ненавистью и ложью. Предостережение Вольтера о том, что люди, которые смогут заставить нас поверить в абсурд, смогут и довести нас до злодейства, сохраняет свою истинность и сегодня, но так же важен и вывод из этого афоризма: люди, которые смогут, злоупотребив доверием, бросить тень сомнения на общепринятые истины, смогут сделать нас восприимчивыми к любому злу. Будь то пропаганда, сеющая раздор, или дезинформация, распространяемая теми, кого идеология сделала слепыми к реальности, результат всегда один: раскол общества и отсутствие взаимного доверия. Разделенные, мы слабы и беспомощны, ибо в этом состоянии мы не можем сотрудничать в решении поистине глобальных проблем, стоящих перед нами.
Допустить отрицание фактов, свидетельств и разумных суждений – значит встать на край пропасти, приблизить трагедию. В Берлине есть немало берущих за душу памятников, напоминающих о варварстве нацизма, и, по моему мнению, самым печальным и многозначным является не самый известный из них. Часть брусчатки в центре красивой Бебельплац заменена стеклянной плитой, под которой расположен мемориал сожженным книгам. Именно здесь 10 мая 1933 года книги, содержание которых противоречило нацистской доктрине, были преданы огню. Сегодня это место служит напоминанием о тогдашнем безумии: под стеклом уходят глубоко вниз бесконечные ряды библиотечных стеллажей, на которых нет ни единой книги. Рядом с плитой начертаны слова поэта Генриха Гейне:
