— Да, когда я встретила в лесу человека без доспехов, без знаков рыцарского достоинства, без щита с гербом, я и вправду подумала, что он разбойник. Пусть даже я попала впросак, но он-то прекрасно знал, за кого я его принимаю, и все-таки ни единым словом не развеял мои заблуждения.
— Он назвался чужим именем? — Сибилла изумленно подняла брови.
Амисия покачала головой: нет, он с самого начала называл себя Галеном.
— А во время венчания разве не объявил тебя аббат женою Галена Фиц-Уильяма? — Сибилла не позволяла себе ни малейшего намека на осуждение; она искусно подводила дочь к признанию своей неправоты.
Амисия увидела расставленную ей ловушку и возмутилась:
— Да, я вышла замуж за какого-то Галена Фиц-Уильяма, но откуда мне было знать, что он — наследник Таррента?
Она распалялась гневом и обидой; у нее снова брызнули слезы. Гален и впрямь никогда не говорил о себе как о разбойнике, но она с самого начала не желала этого замечать, а потом простодушно доверилась двусмысленному подтверждению Карла.
— Ох, девочка моя!
Забыв о своем намерении исподволь вывести Амисию на чистую воду, Сибилла порывисто обняла дочь и прижала к груди ее голову. Даже когда Амисия была совсем маленькой, Сибилла редко позволяла себе просто взять ее на руки из страха, что Гилфрею откроется ее любовь к девочке и муж использует это святое чувство, обратив его в орудие пытки для них обеих. Но теперь надеяться было не на что, кроме помощи свыше, и Сибилла укачивала Амисию, как младенца, пока рыдания дочери мало-помалу не утихли. Тогда Сибилла предприняла новую попытку показать Амисии ее ошибку, но на этот раз более мягким способом, чтобы пощадить ее чувства.
— Ты говоришь, что полюбила разбойника. Если это так, чем же он завоевал твою любовь?
Амисия все еще ожидала подвоха, но ей захотелось, чтобы мать поняла: ее чувства — не просто ребяческие выдумки. Она поведала Сибилле, как Гален возвратил деньги, отнятые у аббатства, и обратил их на благо людям. Она с гордостью рассказала и о том, как он спас Рэндольфа от неминуемой расправы, как ободрил мальчика из спаленной хижины, и еще о том, какую речь он держал перед крестьянами, опасающимися возмездия со стороны Гилфрея. И в каждом ее слове сквозил восторг от того, с какой неизменной заботой и нежностью относился он к ней самой.
Сибилла улыбнулась:
— Судя по твоим рассказам, это человек чести; он достоин уважения и доверия.
Обида, нанесенная Амисии «предательством» Галена, понемногу растворялась в потоке других чувств, пока она увлеченно описывала своего героя, своего возлюбленного. Она кивнула в знак согласия со словами матери и испытала невольную гордость: ведь в действиях Галена Сибилла усматривала проявление тех самых душевных достоинств, которые пленяли и ее.
— Пойми, — тихо сказала Сибилла, снова сжав руки дочери, — что все эти поступки совершил не кто-то другой, а именно Гален. Какая разница, кем он себя при этом называл: разбойником или лордом? Если любишь человека, то разве важно, какими землями владеет каждый из вас? По-твоему, он женился на тебе ради наследства, а вот мне кажется, что не из-за Галена, а из-за тебя владение мирскими богатствами встало между вами стеной. И еще скажу: я знала Галена мальчиком и уверена, что став мужчиной, он не слишком изменился. Если Гален скрыл от тебя правду или хотя бы допустил, чтобы ты поверила в какой-то обман, значит, у него были веские причины. Ты должна доверять ему: без доверия любовь умирает.
Амисия подалась назад и изумленно воззрилась на мать. Каким образом эта женщина, которая, казалось, отринула от себя все земное, и даже собственную дочь почти не замечала, — каким образом она могла со знанием дела рассуждать о любви?
Улыбка Сибиллы была живой и открытой:
— Я воспитывалась в монастыре святой Маргариты и там узнала, что любовь и доверие нерасторжимы. Снова повторю: одно без другого гибнет. Кто любит Бога, тот хранит и веру в Него. И если ты любишь смертного мужчину, то верь ему во всем. Я любила твоего отца; мое доверие к нему было безграничным, я готова была исполнить все, о чем бы он ни попросил.
