Джаспер одобрительно хмыкнул. Гален и Уолтер с легкостью смогут проскользнуть в замок, чтобы вызволить аббата Петера. Никто из работников не станет поднимать шум: если барон останется в дураках, все будут только рады.
— Амисия…
Услышав тихий зов, Амисия села в кровати. Когда стражники впихнули ее в комнатушку, которая теперь стала ей тюрьмой, она забралась к себе в кровать под пологом, как в последнюю гавань. Хотя где-то в углу затаилась Мэг, Амисия могла теперь воспользоваться этим холодным, мрачным уединением, чтобы предаться собственному горю. Она думала, что к ней, может быть, зайдет Келда, или даже Анна, но давно уже не надеялась хоть когда-нибудь дождаться утешения от матери.
Сибилла раздвинула складки полога и, войдя внутрь, примостилась на краешке кровати, где сидела ее дочь с красными от слез глазами и мокрыми щеками.
— Я пришла сказать, что счастлива за тебя и горжусь прекрасным союзом, который ты заключила. Тебе хватило мужества пойти против Гилфрея… а я на такое не отважилась.
Это было не совсем так, поскольку Гален явился в их края по ее зову, но, полагала Сибилла, Бог простит ей небольшое отступление от истины.
У Амисии снова хлынули слезы: ведь мать хвалила ее за поступок, который сулил им всем только горе, только крушение надежд. Но не могла же она объяснить, что союз, который казался ей браком по любви, оказался совершенным по самому низменному расчету. Матери нельзя было в этом признаться.
Сибилла благоразумно сделала вид, что не замечает нового потока слез.
— Не могу опомниться от радости, — говорила она. — Как замечательно, что мой крестник стал мне зятем.
— Зятем?.. Крестник?.. — Как ни терзала Амисию тоска, ей все-таки хотелось побольше узнать о человеке, который был теперь ее мужем.
— Что ж тут удивительного? Тебе наверняка известно, что Гаррик и Несса — граф Таррент и его супруга — были ближайшими друзьями твоего отца… и моими, конечно, тоже. Само собой разумеется, что мы стали крестными для их наследника, а когда пришел срок, приняли его к себе в дом, чтобы он воспитывался у нас.
Амисию по-прежнему душили слезы; по счастью, ей достаточно было лишь покачать головой в знак того, что она никогда об этом не слышала. К тому времени, когда она достаточно подросла, чтобы с ней можно было серьезно разговаривать, ее мать уже настолько вознеслась душой в царство набожности, что их редкие беседы по сути не выходили за рамки уроков благочестия, если не считать обсуждения незначительных будничных дел. В этих беседах они никогда не касались минувшего. Даже сэр Джаспер и леди Анна, на попечение которых была отдана Амисия, сразу меняли тему, если речь заходила о чем-нибудь из прошлого, кроме характера ее родного отца.
— Гален рос прекрасным мальчиком, — продолжала леди Сибилла. — Хотя иногда излишне прямолинейным… но это и понятно: любая неправда вызывала у его отца глубочайшее омерзение.
— Если это так, то я вышла замуж за кого-то другого.
— О чем ты? Объясни, — не поняла Сибилла.
Амисия с самого начала боялась этого вопроса. Даже в сумраке тесной каморки волосы ее матери светились наподобие нимба. Как же могла Амисия сказать ей неправду? Да и зачем лгать, если ложь уже завела ее в трясину?
— А не могло так случиться, — пришла ей на помощь Сибилла, — что ты приняла Галена за этакого Робина Гуда, а потом глубоко разочаровалась, убедившись в своей ошибке?
Амисия вздрогнула, пораженная материнской проницательностью, и подняла взгляд на прекрасное лицо, которое по неведению можно было бы счесть отрешенно-безразличным. Амисия всегда восхищалась умением Сибиллы скрывать свои переживания и пыталась перенять у нее это искусство. Но сейчас кажущаяся невозмутимость Сибиллы лишь еще больше уязвила Амисию: ей-то никогда не удастся достичь такого самообладания.
— Утром аббат во всеуслышание назвал имя и титул человека, с которым тебя обвенчал — и тем не менее ты сказала, что полюбила разбойника, — спокойно объяснила Сибилла. — Когда я это услышала, мне вспомнился менестрель, который недавно гостил у нас в замке и пел баллады о народном герое — о разбойнике из зеленого леса.
