— Ты — здесь… Она — в замке… на острове, почти неприступном…
Он сам почувствовал, насколько сбивчива его речь, а потому замолчал и постарался привести в порядок собственные мысли, чтобы должным образом вразумить Галена. Он подался вперед; серьезные слова и торжественный тон красноречиво свидетельствовали, что он заботится о чести юноши, задумавшего принять на себя обязательства, которые потребуется выполнять всю жизнь.
— Ты не можешь предпринять столь решительный шаг просто для того, чтобы помочь даме или сразить неприятеля.
Намереваясь оспорить возражения аббата пункт за пунктом, Гален спокойно произнес:
— Вы заблуждаетесь, полагая, что мы с Амисией незнакомы.
Аббат откинулся на спинку стула и нахмурился, пытаясь вспомнить, называл ли он в присутствии Галена имя девушки. Нет, точно: он ни разу не произнес это имя вслух. Значит, эти двое действительно встречались. Но тогда было бы недостойно сомневаться в честности Галена.
Гален подождал, пока аббат снова взглянет ему в глаза, и продолжил:
— Мы встретились в лесу, и она по ошибке приняла меня за какого-то романтического лесного разбойника — героя наподобие Робина Гуда. Под видом деревенской девушки Амисия приходила ко мне несколько раз. — Глаза аббата изумленно расширились, но Гален не отвел взгляда. — Я не стану оправдываться тем, что якобы дал ей себя одурачить; нет, с первой же нашей встречи я понял, кто она на самом деле — ведь она так похожа на своего отца! — Это была правда, хотя и не вся правда. — Но я должен был все время помнить о таинственной цели нашего пребывания в этих краях и потому счел за лучшее не раскрывать ей свое истинное положение… по крайней мере до тех пор, пока мы не узнаем, зачем нас вызвали сюда.
В этот момент аббата больше всего занимал вопрос, как это получилось, что Амисия повстречалась в лесу с незнакомцем, и кто позволил ей возвращаться туда снова и снова. Поглощенный этими мыслями, он вовсе упустил из виду главное препятствие, воздвигнутое на пути этой пары из-за нагромождения фальшивых личин, и упорно держался того хода рассуждений, который выбрал раньше. И в данных обстоятельствах его возражения звучали уже совсем неубедительно.
— Не могу поверить. За несколько дней ты успел так привязаться к девушке, что готов обойтись без согласия ее родителей? И хорошо ли ты сам ее узнал?
Он покачал седой головой, искренне растерянный перед запутанным клубком этих странных отношений.
— Отец Петер, вы же знаете, что лорд Конэл благословил бы брак между его дочерью и наследником самого близкого его друга. — Гален держал в узде свое нетерпение, беседуя с аббатом, который внезапно угодил в самую гущу нежданных хитросплетений. — И леди Сибилла тоже дала бы свое согласие, даже если бы речь не шла о спасении ее дочери от замыслов Гилфрея. — Мысль о том, в какую ярость пришел бы Конэл, доведись ему узнать о событиях минувшей ночи, еще больнее ужалила неспокойную совесть Галена и укрепила его решимость настоять на браке со строптивой красавицей. Он криво усмехнулся. — Что же касается моих родителей, так они будут счастливы, если я, наконец, угомонюсь.
Тут аббат почувствовал себя весьма неуютно; его беспокоила участь молодого человека, который — если задуманный им план увенчается успехом — неизбежно окажется предметом смертоносной ненависти Гилфрея. Мстительный барон наверняка ухватится за мысль, что он все-таки сумеет достигнуть своей цели, если прикончит Галена.
Смятение аббата явственно отражалось на его лице, и Гален без колебаний пустил в ход единственное оружие, против которого — он был в этом уверен — священник был бессилен.
— Если дворянин лишает невинности благородную девушку, какую цену он должен заплатить за это?
Отец Петер резко выпрямился.
— Ты посягнул на непорочность Амисии?!!
— Всего лишь несколько часов тому назад. — В заявлении Галена гордость явно преобладала над раскаянием. — И я более чем готов ценою брака загладить свою вину перед девушкой, которую обесчестил.
Тут уж аббату пришлось взглянуть на вещи по-новому; всю энергию, которую он до того тратил на возражения, теперь он обратил на содействие задуманному. Даже тревоги о крестьянах Брейстона, покинувших свои хижины, отступили на второй план.
