Относительно танцев тут существовала местная традиция — в среду их преимущественно посещали женатые люди и те, кто уже приглянул себе постоянную пару и подал заявление в ЗАГС на регистрацию брака. После вечернего киносеанса они собирались на платной площадке и в ожидании музыки удовлетворенно озирались вокруг, подчеркнуто гордясь своими избранниками или избранницами. Затем танцевали обязательный вальс, танго «Цветущий май», «Белая ночь» в исполнении Изабеллы Юрьевой, какой-нибудь фокстрот и расходились.
Суббота тогда еще не была выходным днем, но ее любили за то, что она предшествовала воскресенью и отдыху. Во второй ее половине в душах славгородцев начинали вызревать праздничная торжественность, ожидание музыки, желанных встреч. Звуки оркестра, приятных мелодий доносились до самых отдаленных уголков поселка, созывали тех, кто задержался на работе, эхом отлетали от посадок, наполняли сельскую тишину умиротворением, окутывали предчувствием неожиданного счастья, чего-то еще лучшего и дорогого.
Пожилые люди важно шли в кино, неторопливо рассаживались в зале, долго выбирая удобные места, так как в билетах они не указывались. Это действо исполнялось особым содержанием и значением, в нем проявляли себя амбиции и отношение сельчан друг к другу. Старики оставались дома, сидели под хатами на завалинках, щелкали семечки, слушали приглушенную расстоянием музыку и молчали или иногда лениво переговаривались, угадывая за скупыми словами, как за паролями, истинные мысли друг друга.
Николай по средам в клуб не ходил — имел не соответствующее тому состояние, да и некогда было. Он распланировал не только работу, но и отдых. Решил сначала сделать все во дворе, а потом отдыхать. Он уже наведался в цех, поговорил с бывшим наставником, с ребятами из бригады, рассказал о себе, короче, отчитался.
Зато в субботу — уже после обеда — собирался в клуб, где хотел не только потанцевать, но и увидеться с музыкантами Юлькой Татаренко, Николаем Бебченко, Сашей Осмоловским, Андреем и Николаем Федорченко.
Николай грел на примусе чугунный утюг и наглаживал на брюках «стрелки».
— Дырки протрешь, — насмехался Алим.
— Кыш, малявка, — отмахивался от брата бывалый моряк.
Для полного шика надо было нагладить такие же «стрелки» и на полочках матроски, причем так, чтобы они совпадали со «стрелками» на брюках. Для этого на плечевых швах и по нижнему срезу полочек матроски имелись специальные метки, выверенные с нижней частью формы.
Соседские девушки, в частности Зоя Тищенко, раззвонили по селу, что Митора Сидоренто снова прибыл в отпуск.
— Отобьет ваших девушек, — небрежно бросила она парням, проходя мимо. — Кра-асавцем стал!
Ребята смеялись, но и мотали на ус, особенно те, кто увивался возле видной тройки подруг — Тамары Гармаш, Вали Молодченко и Нади Халявко. Среди них были Виктор Николенко (Виник) и Николай Тищенко (Митища), которых Николай знал мало, хотя с Митищей и жил почти по соседству. Но те ребята вышли из школьной среды, а он — из заводской. Кроме того, они были младше Николая. Ребята вспомнили прошлый приезд «морячка» и то, что он заглядывался на Тамару, девушку скромную, смирную, из бедной семьи.
— Этот моряк, — сказал тогда Митища, — закрутит ей голову и уедет, а она будет здесь сохнуть.
— Не выйдет, — уверил Виник. — Вон, Петр Терновский зовет ее замуж.
— Кто такой?
— Шофер из Днепропетровска, прикомандирован к нам на сбор урожая. Да ты же его знаешь! У Мотренчихи квартиру снимает.
— А-а, это Дудлик, любитель пива?
— Ну!
Николай ничего этого не знал — начищенным и наглаженным красавцем появился на танцах. Его стройность подчеркивал тот самый смертельный для девушек клеш, да еще с наутюженными «стрелками». На ногах — белые туфли, модельные, из натуральной кожи. Белая одежда хорошо оттеняла бронзовый загар лица и рук. Моряк — сын воды и солнца!
Тамару Николай увидел сразу — она стояла в кругу подруг. Ее лицо — торжественное и взволнованное — светилось ожиданием и надеждой. Вдохновенное состояние души, приподнятость Тамариного настроения безошибочно связывали с приездом Николая. Да он и сам это заметил, с приятностью для себя.
