А перед этим отпуском вдруг открыл для себя, что коренным образом изменился, осознал себя в новом качестве. И рост свой ощутил, и то, что мышцы к новым пропорциям приспособились, — ощутил. Теперь его пластика стала более природной, движения освободились от угловатости и неуклюжести.
Перед приездом домой Николай успел заказать в ателье военного индпошива модные моряцкие брюки — клеш. Летняя форма моряка состояла из белых брюк, белой матроски и бескозырки с белым чехлом. Но форменные брюки были, во-первых, с прямыми штанинами, а во-вторых, из ткани, которая очень мялась, от чего они быстро теряли форму и опрятность. И моряки, модничая и форся, заказывали себе брюки-колокола (чем шире они были внизу, тем шикарнее выглядели) из белой китайской чесучи.
Материны слова о девушках не пролетели просто так мимо ушей, отозвались в Николае ускоренным сердцебиением. Его потянуло увидеть Тамилу Бараненко, Майю Хлусову, Валю Кондру, Лиду Харитонову — местных красавиц, гордых и неприступных. Правда, когда он приезжал в предыдущий раз, заприметил также Тамару Гармаш, их сверстницу из пристанционного поселка. Ее близких подруг — Валю Молодченко, Надю Халявку — знал давно. Те тоже были с гонором, что не подступись. А вот Тамара показалась ему не такой. Она не кривлялась, не воображала себя принцессой — от нее веяло доброжелательностью, трогательной незащищенностью. Николай познакомился с Тамарой, раза два они вместе сходили в кино. Но рассчитывать на что-то большее он тогда не мог — впереди еще была долгая служба.
Но на этот раз он решил, что коль нравится девушка, хочется ее видеть то, значит, надо идти за влечением души, а там видно будет, куда жизнь поведет.
Дома почти вся работа была спланирована. Завтра он завезет рыжей глины, свежей соломы и половы. Послезавтра измельчит солому, на ней сделает замес и оставит его выстаиваться до следующего дня, а потом обвалькует стены в тех местах, где они вывалились, и оставит подсыхать. А тем временем подправит кровлю. Там работы немного. Перед призывом в армию он капитально ее перекрыл — все снял с крыши, настлал пласт камыша, тщательно подровнял стрехи, а сверху положил солому, терпологами[2] расчесал ее, утрамбовал. Теперь лишь просмотрит, может, кое-где зимние ветры выдергали солому или осенние дожди затекли под нее и она прогнила, тогда восстановит. Через неделю можно будет обмазать дом глиной с половой, а еще через неделю — побелить.
* * *
Отношение молодежи к танцам в те годы было благоговейным, серьезным, как к изысканному самовыявлению, как к поклонению богу музыки, а в его лице и всему прекрасному. Тогда именно танцевали! Достаточно было заиграть оркестру, и молодые тела становились прекрасными, гибкими, появлялись движения сдержанные, грациозные, взвешенные требованиями танца. Это позже начали «ломать» румбу и буги-вуги, а потом, еще позже — танцы превратились на «гоцалки», где лица неопределенного пола, жирные и измятые, в равной мере патлатые и одетые в затрапезные штаны, парализовано дрыгаются в дикарском ритме ударных инструментов. Нынче молодежь и не представляет, что такое настоящий танец.
Танцы устраивались не каждый день, а лишь в среду, субботу и воскресенье. Для них возле молоденького парка соорудили опрятную круглую площадку. Она была приблизительно на полметра поднята над землей и огорожена парапетом, чтобы через него не перепрыгивали безбилетники. Для тех, кто сюда не вмещался или не мог попасть, например из-за отсутствия денег, забетонировали открытую площадку у входа в клуб. Музыка слышна была и тут, так что на качестве танцев это не отражалось. Просто на бесплатной площадке дурачились дети и старшей молодежи тереться с ними боками казалось не солидным.
Постоянным посетителем танцевальных вечеров был родной дядя Бориса Заборнивского Петр Антонович Тищенко, живший рядом с клубом. Он любил молодежь, музыку, веселье, поэтому приходил со своим персональным лозовым табуретом, садился неподалеку от танцплощадки и слушал игру оркестра, смотрел на танцующих, лакомился жаренными семечками и притаптывал ногой, в основном, когда звучала «цыганочка». Зачастую в конце танца восторженно и бурно аплодировал.
