— Как?.. Как вы сказали?..
Я повторил те же слова, но, может быть, не в том порядке.
— Ну вот и поставьте это слово...
— В вашей рукописи я не решаюсь править своей рукой.
Маяковский улыбнулся, вынул авторучку и написал подсказанное мной слово.
— Ну, теперь все?..
— Нет, Владимир Владимирович, слова, стоящие рядом, совсем не подходят...
Маяковский прочел несколько строк, задумался, снял пиджак, повесил его на спинку стула и быстро заменил восемь коротеньких строк.
— Ну, как?
— Сейчас я не могу вам ничего сказать. Ведь вы только что написали. Нужно посмотреть свежим глазом. Завтра утром приду, прочту и позвоню вам...
— Звоните! — сказал он.— С половины восьмого я уже работаю.
На следующий день я пришел раньше обычного, но медлил со звонком, боясь разбудить Маяковского,— мне не верилось, что он встает так рано.
Наконец позвонил и сказал, что перечитал.
— Ну, как?
— По-моему, ничего.
— А по-моему, блестяще,— сказал Маяковский.— Всего хорошего! — и повесил трубку.
ЧАШКА
В Москву, после долгих лет жизни в Париже, приехала художница Евгения Александровна Ланг.
Она пришла в гости к Людмиле Владимировне Маяковской — сестре поэта. С ним художница дружила в молодости.
Среди многих картин она привезла портрет Маяковского, писанный ею в Париже по памяти.
И вот сейчас обе женщины смотрят этот портрет, никому не известный портрет молодого Маяковского.
— Я расскажу вам один случай,— говорит Евгения Ланг.— Он особенно памятен мне... Зимой 1918 года Володя и я гуляли по Москве. В то время Москва была наводнена аукционами: распродавалось имущество буржуазии — антикварные вещи, дорогая мебель, меха, ковры. Заходим на какой-то аукцион,— Маяковский ведь был очень азартным и его часто можно было встретить на аукционах.
Помню, разыгрывалась кофейная чашка, не редкая и не очень дорогая. Маяковский взглянул на нее и замер от восторга: чашка понравилась ему. Он стал торговаться. Назначил цену. Но какой-то человек тут же перебил ее. Маяковский набавил, но снова тот же бесстрастный голос, и снова — повышение.
Играть дальше он не мог, у него не было денег, и, возбужденный, он обратился ко мне:
«У тебя есть деньги?.. Одолжи...»
Я порылась в сумочке, выгребла все, что было, но денег, чтобы продолжать игру, не хватило, и чашка «уплыла».
Маяковский молча вышел из аукциона и быстро зашагал своими огромными шагами. Я шла сзади, еле за ним поспевая. Я знала его нрав и поэтому не решалась ни сочувствовать ему, ни уговаривать,— в этом случае я могла получить только злую отповедь.
И вдруг за спиной Маяковского — голос незнакомого человека:
«Господин Маяковский, остановитесь, выслушайте!..»
Маяковский замедлил шаг, обернулся.
«Чего вам?» — раздраженно спросил он.
«Господин Маяковский, я ваш поклонник, позвольте подарить вам эту чашку, я видел, что она вам понравилась...»
С этими словами незнакомец отдал чашку и ушел.
Маяковский несказанно обрадовался и сразу повеселел.
«Ну, пойдем пить кофе!» — буркнул он.
У себя в номере — Володя жил тогда в каких-то меблирашках у Столешникова переулка — он сварил кофе, и мы по очереди выпили кофе из этой чашки.
Некоторое время спустя я уехала в Париж и прожила там почти сорок четыре года...
Евгения Ланг умолкла, погруженная в какие-то свои мысли.
— Погодите минутку,— сказала Людмила Владимировна и вышла в другую комнату.
Вскоре она возвратилась.
— Вы о ней говорили? — спросила Людмила Владимировна, показывая чашку.
Губы Евгении Ланг дернулись, на глазах появились слезы.
— Да,— тихо проговорила она.
— Я ничего этого не знала,— заметно волнуясь, сказала Людмила Владимировна.— Я хранила эту чашку как память о Володе и никогда ею не пользовалась — боялась разбить. А теперь... Теперь давайте сварим кофе и выпьем из этой чашки... выпьем по очереди — так, как вы пили тогда в меблирашках...
ПЕРВАЯ ОТЛИВКАСТАЛИ
У меня в руках — один из первых авторских экземпляров романа Николая Островского «Как закалялась сталь». На титульном листе — надпись: «Марку Колосову — моему соратнику и редактору этой книги, «братишке» и другу. Н.Островский. Сочи. 1932 год».
Я долго смотрю на книгу и думаю о великой жизненной силе этого произведения, о его удивительной судьбе...
