В числе прочего они поведали друг другу истории их первой любви, вспоминая об этом безобидном теперь событии, как о кори или прививке от оспы. Она увлеклась и порой перебивала его, вспоминая что-то забавное, что пришло ей на память от его случайных слов. Он молниеносно отдавал ей инициативу, а она все более охотно следовала за его сюжетами и мыслями, с удовольствием сопровождая их непринужденной улыбкой и негромким смехом. Дело дошло до блеска в глазах, до помолодевших лиц, до повышенной сердечной радиации. Он увидел ее, наконец, лучистой и беспечной и пропал окончательно. Она же, глядя на его гладкие чистые руки, сравнивала их с руками предыдущего любовника, у которого черный мох выбивался из-под белых манжет и по коротким толстым пальцам доползал до ногтей. Они выпили по две чашки кофе, съели по два пирожных и довольные друг другом, вернулись к ее машине.
– Надеюсь, вы не курите тайком от меня! – улыбнулась она, протягивая ему на прощание руку.
– Ну, что вы, Наташенька! Я был бы последний слабак, если бы позволил такое!
– Надеюсь, надеюсь! До свидания, Дима, я вам позвоню, – снисходительно распрощалась она.
Именно с этого их вечера берет начало та волнующая и розовая пора неуклонного сближения и нежной надежды, что вспоминается любовниками позже с особым чувством.
В это время кроме всего прочего произошли еще два события.
Через три недели после их знакомства у нее состоялся разговор с Феноменко.
– Вижу, ты меня упорно избегаешь, – сказал он, заманив в ее кабинет и усадив в кресло.
– То есть, как?! Мы же видимся практически каждые полчаса! – слукавила она, прекрасно понимая, что он имеет в виду.
– Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду! – сложив перед собой мохнатые руки, пристально глядел он на нее.
Она ощутила тягостное волнение и, помолчав, ответила:
– Да, понимаю.
– И что?
– А ничего! – ринулась она в атаку. – Ничего! Хватит с меня! Я долго входила в твое положение, и мне надоело ждать!
– И что дальше? – вздернув брови, направил он на нее немигающий, округлившийся взгляд.
– А то, что я познакомилась с приличным мужчиной!
– Что, что, что?! – ошарашено уставился он на нее. Она же, сказав главное слово, внезапно успокоилась. Определенно растерявшись, он продолжил: – То-то я смотрю, с чего это у нас Наташа такая смелая стала! И ты что – уже успела с ним переспать?
– А хоть бы и так! Я у тебя разрешения спрашивать не обязана!
Феноменко набычился, подался к ней, утопил голову в плечах и произнес шипящим змеиным посвистом:
– Ты хоть представляешь, что из этого следует?
– Представляю! Из этого следует, что я должна убираться отсюда ко всем чертям!
– Это само собой! А вот то, что ни один серьезный клиент к тебе после этого не пойдет, ты еще не представляешь! А уж я позабочусь!
«Вот и вся твоя любовь!» – подумала она, а вслух сказала: – Ничего другого я от тебя и не ожидала!
Он молча смотрел на нее, как уже совсем скоро будут смотреть на выбившегося из под контроля робота.
– Все? Могу идти? – встала Наташа.
– Стой! – опомнился он. – Подожди!
Она снова села, теперь уже совершенно спокойная. Он поднялся, вышел из-за стола и, сунув руки в карманы, принялся расхаживать по кабинету. Затем остановился напротив и спросил с жалобным удивлением:
– Наташка, как ты могла, а?
Ей вдруг стало жаль его. Чертова жалость, неистребимая и неуместная!
– Лешенька, дорогой! – рванулся к нему ее голос. – Ну, посуди сам! Мне тридцать четыре, а у меня ни мужа, ни семьи! Ну, на кой черт мне деньги, если на них не купить простого бабьего счастья, а? Ну, скажи – на кой черт они мне нужны? Мне муж нужен, дети нужны, а не деньги! Ты талантливый, ты замечательный, ты так много для меня сделал! Поверь, мне ужасно жаль, но мне надо решать семейный вопрос! Прошу тебя, пойми меня и прости!
– Я разведусь, Наташка, честное слово, разведусь! – жалобно перекосилось его лицо.
– Не разведешься, Лешенька, не разведешься! Да и поздно уже, поздно, дорогой! Я уже слишком далеко зашла! Я не могу обижать хорошего и серьезного человека!
– Аньке вот-вот восемнадцать, и я буду свободен, я разведусь, Наташка, слово даю! Ну, как я без тебя… – твердил он.
