Именно на помраченное его состояние она и угодила, когда позвонила ему поздно вечером.
– Почему вы мне сегодня не позвонили? – капризно спросила она.
– Не хотел беспокоить… – ответил он почти угрюмо.
– Но мы же с вами, кажется, договорились… – уловив холодок, тут же сменила она тон на снисходительно-любезный, каким объясняются с официантом.
– Да, конечно, помню. И все же я не хотел вас беспокоить, – тускло и упрямо отвечал он.
– Я вас чем-то обидела? – почувствовав сопротивление, спросила она.
– Нет, ну что вы, конечно нет! Просто я… как вам сказать… сегодня был у друзей и немного устал… – неловко выкручивался он.
– Что ж, тогда не буду мешать. Отдыхайте… – и трубка на другом конце света повесилась. Он не расстроился и даже испытал злорадное удовлетворение. С тем и отошел ко сну.
Наутро он устыдился своей угрюмости, которая ни с какой стороны не укладывалась в его планы, и едва дождавшись полдня, позвонил ей.
– Наташенька, извините меня, ради бога! Мы с вами вчера вечером так неловко расстались!
– Ну, что вы! Бывает. Дело житейское… – бодро ответила она.
– Приснилось мне, что в ссоре мы… – грустно продолжал он.
– Не успели познакомиться и уже в ссоре? С какой стати?
– Я не знаю… Вернее, я знаю, и если вы разрешите вас сегодня увидеть, я все объясню!
– Так, так! Значит, вы опять от меня что-то скрываете!
– Если и скрываю, то только приятное! Назначьте мне, и я все объясню!
– Хорошо, я позвоню вечером.
Вечером они встретились возле ее авто и пошли пить кофе. Она намеренно выбрала малую программу, словно давая понять, что возвращает их отношения к самому началу.
– Ну, рассказывайте, что у вас там за очередная тайна! – снисходительно велела она, когда они двинулись в путь.
– Тайна моя совершенно глупая и мальчишеская! – начал он, волнуясь.
– Хорошо, хорошо, не томите!
– Вчера на меня что-то нашло, и я весь день жестоко ревновал вас к вашим прежним мужчинам. Вот такая глупость, не правда ли?
Она остановилась, посмотрела ему в глаза и рассмеялась нервным смехом, вставляя в него:
– Что, что, что?! Ревновали? К моим прошлым мужчинам? И поэтому не хотели со мной говорить? Вот это действительно смешно! Нет, вы только подумайте – он меня ревновал!
– Да, да, не смейтесь! Вы не поверите – это было ужасно! Такие страдания приключились со мной впервые в жизни! Я сам не понимал, что со мной происходит, вернее, я понимал, что это глупо, но ничего не мог с собой поделать!
– Вы, Дима, странный человек, – сказала она, когда они снова тронулись в путь. – Ну, как можно ревновать к тому, чего уже нет? Ведь я же не ревную вас к вашим женщинам! А ведь у вас их было больше чем две, не так ли? – продолжала она язвительно.
Он промолчал.
– В следующий раз, когда вы захотите меня ревновать, посоветуйтесь сначала со мной. Хорошо?
– Хорошо… – кивнул он.
– Пометьте это себе на тот случай, если снова захотите испортить мне настроение! Хорошо?
– Хорошо… – снова кивнул он.
– Я вас прощаю, – внушительно и важно произнесла она.
Ничего серьезного в тот вечер больше не случилось. Они много говорили, поочередно вспоминая самые невинные истории, в которых не было ее мужчин и его женщин, и где буянило солнце, молодел сосновый лес, возбуждались невидимые птицы, кудрявился травяной покров, струили дурман потайные железы цветов и теряли счет годам кукушки. Где на речных берегах их ждал горячий песок, прохладная радость упругой влажной кожи, бурные, рождавшие жалость судороги серебристого рыбьего отчаяния, бормотание смолистого лешего, странные пугающие желания, уха со звездами, гитара, языческий танец огня, смешные и грустные песни. Где озаренные растущей вверх рыжей бородой костра сидели они под звездным небом, ощущая спиной темноту и прислушиваясь к писку комариных бормашин. Благословенные дни, когда можно было безнаказанно смеяться над несовершенством мира, не заботясь о том, что когда-нибудь мир обнаружит твое собственное несовершенство, превратив кожу и душу в пергамент оскорбительных надписей! Незабвенные часы, опаляемые солнцем, остужаемые водой, обласканные песком, и унесенные розой ветров вместе с пылью и запахом полыни на все четыре стороны!
