Вскинув на него голубые преданные глаза, она совала ему бумажку, а он отталкивал ее руку, чувствуя, что готов ее ударить и зная, что никогда этого не сделает.
– Зачем, зачем, ну, зачем? Ты можешь мне сказать – зачем ты это сделала? – почти кричал он в ее широко раскрытые глаза.
Она заплакала. Проходившие мимо люди оборачивались на них.
– Ну, все, все, успокойся! – взял он ее за плечи. – Успокойся, мы что-нибудь придумаем!
– Что придумаем? – осветилось надеждой ее обворожительное кукольное личико со слипшимися ресницами.
– Мы сделаем аборт у самого лучшего врача! Ведь еще не поздно?
– Дима! Ведь это твой ребенок! – раскрылись до крайней степени ее глаза. – Что ты такое говоришь! Ведь ты всегда хотел детей!
– Я? Неправда! Я никогда тебе такого не говорил, и мне не нужен этот ребенок!
– Дима… – сморщилось и намокло ее личико, – что ты такое говоришь… Ведь я думала, что ты обрадуешься…
Черт, черт, черт! Ну, как ей объяснить, что он не любит ее и что ему не нужны ни она, ни ее будущий ребенок, даже если это его ребенок?! Ну, почему он должен быть таким жестоким?!
– Ириша, Ириша, послушай меня… – торопливо и умоляюще заговорил он. – Я дам тебе денег, сколько скажешь, только сделай аборт, я тебя прошу! Пойми, я не смогу быть с тобой, не смогу! Ты, конечно, можешь оставить ребенка, и я, конечно, буду вам помогать, но зачем тебе это? Все пройдет, и ты встретишь другого человека, лучше, чем я – надежного, достойного, ведь ты настоящая красавица и умница! Зачем тебе ребенок? Он будет тебе только мешать! Ну, Ириша, милая моя, ну, послушай меня! – заглядывая в гаснущее лицо, встряхивал он ее за плечи.
Она повела плечами, освободилась от его рук, затем осушила платком слезы и сказала чужим голосом:
– Ты подлец, Максимов, и мне не нужны твои деньги, и сам ты мне больше не нужен. Ты трус и ничтожество и мне жалко тех лет, которые я провела с тобой. Я уйду, но знай, что ты еще пожалеешь об этом…
Она повернулась и ушла, стараясь держаться прямо, а он остался и глядел ей вслед, пока она не затерялась среди прохожих…
Вечером Наташа, пристально глядя нас него, сказала:
– Вы, Дима, сегодня какой-то озабоченный. Я бы даже сказала, невеселый!
– А, пустяки! – отмахнулся он. – Это оттого, что рынок дурит!
– Кстати, давно хотела вас спросить про этот ваш рынок. Что это такое и как на нем зарабатывают?
И он с напускным усердием принялся расписывать то невидимое глобальное чудовище, которое, являя людям лишь свой пульс, героиновыми пальцами зависимости держит мир за горло, бывая иногда щедрым, но чаще коварным и беспощадным.
– Теперь все на нервах, потому что ждут большой коррекции, – закончил он.
Она слушала его внимательно, а в конце пожелала ему быть осторожней и не нервничать.
– На войне, как на войне, – пожал он плечами, – а в финансовой войне мира не бывает.
Что же касается Ирины, то поразмыслив, он пришел к выводу, что по большому счету его устраивает любой исход. И даже если она захочет родить, он к тому времени уже успеет жениться на Наташе и найдет нужные слова (а тут он честен перед ней), чтобы объяснить ей появление внебрачного ребенка. Тем более, что к тому времени он уже побеспокоится о зачатии их собственного. Он рассказал обо всем матери и, снабдив ее инструкциями и деньгами, отправил на переговоры. О чем уж они говорили, неизвестно, но вернувшись, мать плакала и даже назвала его бездушной сволочью. Еще неделю она заходила к нему со всех сторон, пытаясь пробить брешь в его сердце и запустить туда ангелов чести, совести и долга, но все напрасно. Он твердил:
– Скажи ей, что если она захочет родить, я обеспечу ее и ребенка.
Вскоре Вера Васильевна объявила ему с темным лицом:
– Радуйся, изверг, Ирочка сделала аборт!
И он, посчитав, что с прежней жизнью покончено, вздохнул с облегчением.
