Через неделю после того, как Светка разбила чашку, Наташа смогла оставаться ночью одна. Днем она бродила по квартире, присаживаясь время от времени куда придется и обращая безжизненное лицо в горемычное сиротское будущее. Кошка Катька, пригретая ею после развода, забиралась к ней на колени, позволяя бестрепетным пальцам прикасаться к сердцебиению самой Вселенной, которое кошки, жрицы вечности, улавливая чуткой антенной ушей, озвучивают с неведомой нам целью. Иногда ее хозяйка принималась плакать, не достигая, однако, границ истерики.
Спустя два дня, в субботу, Светка предложила сходить в церковь.
«Зачем мне туда идти…» – вяло отозвалась Наташа.
«Свекровь сказала, что помогает, и к тому же погода сегодня прекрасная!» – бесхитростно обосновала Светка. Про себя она решила любым способом вывести Наташу на воздух, где та не была уже десять дней.
«Помогает тем, кто верит…»
«Свекровь говорит, что ОН помогает всем! Надо только хорошенько попросить!»
«Вот как? Сначала забирает, а потом помогает?! Может, ЕМУ за это еще спасибо сказать?!» – вдруг вскинулась, сверкнув глазами, Наташа, как будто ей, наконец, назвали заказчика убийства.
«Ну, что ты, что ты! Не говори так! Нельзя так говорить! Раз забрал, значит, так нужно!» – смешала Светка строгость с испугом.
«И ты всерьез веришь, что ОН есть? Да если ОН есть, то как же мог такое допустить!..» – распахнулись навстречу слезам Наташины глаза.
«Успокойся, Наташенька, успокойся! – захлопотала Светка. – Не хочешь идти – не надо! В конце концов, ЕГО и отсюда можно попросить, но говорят в церкви другая энергетика, понимаешь! И погода сегодня редкая…»
«Да я и креститься-то не умею…» – неожиданно сникла Наташа.
«А чего тут уметь! Вот, смотри!» – оживилась Светка, показывая, как это делается, и что-то смиренное и неподвластное высшему образованию проглянуло в прилежном мелькании ее руки. Оказалось, она давно задумала их аудиенцию у бога и даже прихватила с собой два головных старушечьих платка.
Поддавшись уговорам, Наташа принялась собираться. Она прошла в ванную, где скорее по привычке, чем по необходимости оказалась перед зеркалом. С того рокового дня она перестала заботиться о внешности, лишь изредка ополаскивая холодной водой опухшее от слез лицо. Счастливая свежесть ее поблекла и выцвела, взор потух, волосы потускнели, опущенным плечам не хватало жизни. Равнодушно оглядев себя, она ограничилась тем, что припудрила впадины под глазами, на дне которых после слез скопилась черная печаль, как на прибрежных камнях после прибоя проступает белая соль. Надев глухое темное платье, она набросила сверху синюю кофту и похожая ликом на изможденную икону, написанную декаденствующим иконописцем, отправилась со Светкой пешком на Смоленское кладбище. Золотая осень приветствовала их своей цыганской чахоточной красой.
Добрались до кладбища, и при виде его Наташа почувствовала, как незримые тиски, в которых пребывало ее сердце, пришли в движение.
«Подожди, – сказала она Светке, – подожди…»
Они остановились, и Наташа, отвернувшись, с минуту стояла, пока мир перед глазами дрожал и переливался, собираясь покатиться по щекам.
«Может, не пойдем?» – спросила Светка, посчитав свою задачу выполненной.
«Нет, теперь пойдем. Хочу взглянуть в глаза твоему богу…»
Дойдя до церковного крыльца, они надели платки, перекрестились и вошли. Уже с порога Наташу окатил тот густой, приторный запах божьей прихожей, что делает всех, кто сюда попадает одинаково послушными. Запах, навсегда связанный у нее теперь с видом закрытого гроба и с непреходящим недоумением: почему она здесь, и кто эти незнакомые люди вокруг? Ее качнуло, а к горлу подкатила тошнота.
Светка купила две свечки и спросила женщину за прилавком, как им помянуть умершего. Та начала было объяснять, что нужно поставить свечку вот на тот столик (канун называется) и сказать: «Упокой, Господи, душу раба Твоего…», но скользнув взглядом по Наташиному лицу, чьи возраст и ранняя печаль подсказали ей, что дело здесь, скорее, любовное, захотела узнать, своей ли смертью умер усопший. Ну вот, она так и подумала. Что делать, к сожалению, время сейчас такое. Тогда, девочки, надо сказать: «Упокой, Господи, душу невинно убиенного раба Твоего…»
