– О ком?
– О Смоке Харви.
– А-а…
– Так всегда бывает, когда помрешь. Сначала все квохчут, а потом забывают.
– Если только не убьешь какого-нибудь государственного деятеля. Сенатора там или полицейского. Тогда запомнят надолго.
– Думаешь? – Найджел посмотрел на меня с интересом. – Да, наверное, ты права!
Поглядеть на него: лицо обычное, словно центовая монетка, ногти обгрызены до мяса, а очочки в проволочной оправе делают его похожим на усталое насекомое, прикрывшее себе нос прозрачными крылышками. Невозможно угадать, что у него на уме, почему сверкают глаза за стеклами очков и отчего по губам скользнула едва заметная усмешечка, вроде тех красных карандашиков, которые кладут в кабинках для голосования. Сейчас я не могла отделаться от мысли, что он думает о своих настоящих родителях, кто бы они там ни были – Мими и Джордж, Элис и Джон, Джоан и Герман, – запертых в тюрьме строгого режима. Правда, Найджел не казался особо мрачным. Если бы папе дали пожизненное (как хотелось бы многим июньским букашкам), я бы, скорее всего, стала угрюмым подростком с вечно стиснутыми зубами и постоянно представляла себе, как убиваю одноклассников шариковой ручкой или подносом из школьной столовой. А Найджел замечательно держится!
– Скажи, что ты думаешь о Чарльзе? – прошептала я.
– Он милый, но не в моем вкусе.
– Да нет! Я о другом… – Было непросто подобрать слова. – Что все-таки у него с Ханной?
– Что, ты с Джейд побеседовала?
– Угу.
– Да ничего между ними нет, по-моему. Просто он вообразил, что безумно влюбился. Он всю жизнь в нее влюблен, с начала старшей школы. Зря только время тратит, вот что. Как ты считаешь, я похож на Лиз Тейлор?
Он поставил стеклянного лебедя на место и закружился по комнате. Полы шубы послушно разлетались вокруг него.
– Очень, – ответила я.
Если он – Лиз, то я – Бо Дерек в фильме «Десятка»[369].
Найджел, улыбаясь, поправил очки:
– Итак, мы с тобой должны найти сокровище. Добычу. Главный приз.
Он еще раз крутанулся на каблуке и, выскочив за дверь, птицей взлетел по беломраморой лестнице.
На площадке остановился, дожидаясь меня.
– Вообще-то, я хотел тебе кое-что рассказать.
– Что?
Он прижал палец к губам. В это время мы проходили мимо комнаты Джейд. За полуоткрытой дверью было темно и тихо. Найджел махнул рукой – идти дальше. Мы прокрались, осторожно ступая по ковровой дорожке, до гостевой комнаты в дальнем конце.
Найджел включил свет. Несмотря на розовый ковер и занавески с цветочным узором, комната могла вызвать приступ клаустрофобии – как будто ты оказался внутри человеческого легкого. Затхлый запах в точности соответствовал описанию, которое приводит корреспондент «Нэшнл джиографик» Карлсон Кей Мид, рассказывая о своем участии в раскопках в Долине Царей вместе с Говардом Картером в 1923 году (статья «Открытие Тутанхамона»): «Признаюсь, меня беспокоило, что мы обнаружим в этой загадочной гробнице, а из-за омерзительной вони я вынужден был закрыть рот и нос платком, спускаясь в ее мрачные недра» (Мид, 1924).
Найджел притворил за мной дверь.
– Так вот, в прошлое воскресенье мы с Мильтоном пришли к Ханне раньше тебя, – тихо и серьезно начал он, прислонившись к кровати. – Ханне понадобилось отлучиться в магазин за продуктами. Пока Мильтон делал домашку, я заглянул в гараж. – Его глаза расширились. – Что я там нашел, ты не поверишь! Во-первых, кучу походного снаряжения, но я еще заглянул в коробки, которые там стоят. В основном всякое барахло – чашки, настольные лампы… Фотка попалась, – видно, Ханна серьезно панковала в свое время… А в одной огромной коробке оказались карты разных заповедников и так далее. Тысяча карт, не меньше! На некоторых красной ручкой были отмечены маршруты.
– Ханна же часто ходит в походы. Помнишь, она рассказывала, как жизнь кому-то спасла?
Найджел выставил перед собой руку:
– Это да, но ты слушай! Потом я увидел папку – она прямо сверху лежала. В папке вырезки из газет, ксерокопии статей. Даже из нашего «Стоктон обсервер» были. И все статьи – о пропавших детях.
– Без вести пропавших?
Найджел кивнул.
Удивительно, как я разволновалась, вновь столкнувшись с тремя простыми словами: «без вести пропавшие». Если б не леденящая кровь лекция Ханны об исчезнувших людях, когда она, словно безумная, цитировала по памяти объявления о розыске, открытие Найджела меня бы оставило равнодушной. Все мы знали, что Ханна когда-то увлекалась альпинизмом, а сама по себе папка с вырезками ничего еще не значит. Мой папа, например, человек настроений – он постоянно увлекается и начинает собирать информацию на какую-нибудь неожиданно заинтересовавшую его тему, от ранних работ Эйнштейна по проектированию атомной бомбы до анатомии морских ежей, малоаппетитных художественных инсталляций или биографий рэперов, в которых стреляли девять раз. Но у папы такие увлечения не превращались в навязчивую идею. Страсть – возможно. Упомяни при нем Че Гевару или Бенно Оннезорга, папины глаза мигом заволакивала мечтательная дымка – но он не заучивал наизусть случайную подборку фактов и не декламировал ее с хрипотцой в голосе, точно Бетт Дэвис, лихорадочно затягиваясь сигаретой, пока взгляд его мечется по комнате, словно воздушный шарик, из которого выпускают воздух. Папа не становился в позу, не обстригал себе волосы, оставляя пролысинку размером с мяч для пинг-понга. («В жизни не так много идеальных удовольствий, и одно из них – откинуться в кресле парикмахера, позволяя умелым женским рукам приводить в порядок твои волосы».) А еще папа не вызывал у меня безотчетный страх, который невозможно толком проанализировать, – стоит задуматься об этом чувстве, оно ускользает, утекает сквозь пальцы, дымом развеивается в воздухе.
