— Иванушка, — шепчет сквозь сон Алена.
— Аленушка моя, — говорит Иван, приближаясь к постели.
— Как хорошо, когда ты снишься, — шепчет Алена, улыбаясь.
— Милая моя, бедная. — Иван осторожно становится на колени рядом с кроватью.
Мне плохо, Ванечка, родной, что-то со мной случилось… Я сама не своя… — По щеке Алены медленно скатывается слеза.
— Не думай об этом, все это наваждение, оно пройдет, обязательно пройдет! — быстро шепчет Иван, весь сжимаясь от жалости и нежности.
— Ты не уйдешь?..
— Нет, нет!
— Уйдешь… — слабо улыбаясь, произносит Алена, в улыбке ее грусть и безнадежность. — Ты теперь только во сне приходишь… Разлюбил Иванушка Аленушку…
— Я люблю тебя, я тебя еще больше люблю, — говорит Иван.
— Какой хороший сон! — Алена закидывает руки за голову. Лицо ее, озаренное лунным светом, на миг становится по-настоящему счастливым, как в первых эпизодах фильма.
— Поцелуй меня, Аленушка, — тихонько просит Иван. — Проснешься, и все будет, как прежде…
— Нет, нельзя, Иванушка, нельзя, я боюсь просыпаться…
— Ты ведь никогда ничего не боялась…
— А теперь боюсь, себя боюсь.
Иван беспомощно оглядывается. Тишина. Уютная девичья комната в лунном свете. Он снова склоняется к Алене.
— Помнишь, как ты меня в первый раз поцеловала?
Нежно, ласково улыбается Алена.
— Мы танцевали… такая красивая мелодия, — Тихо-тихо она пропела несколько тактов, — Ты придумал слова… для меня…
И, словно разбуженное воспоминание, мелодия, напетая Аленой, зазвучала в светящейся лунными бликами комнате.
— Ты поцеловала меня первая, — шепчет Иван. — Я никак не мог решиться…
— Да…
— Поцелуй еще раз, как тогда…
— А ты спой, — просит Алена еле слышным голосом, пробивающимся сквозь мягкую пелену сна. — Спой…
И, присоединяясь к уже звучащей мелодии, Иван тихонько начинает песню — сначала он только говорит, произнося слова в такт музыке, потом тихонько поет. Песня словно обволакивает Алену, заполняет собой комнату. Конкретные очертания предметов растворяются в лунном сверкании, и остаются только Иван и Алена да песня о любви.
— Пой, Иванушка, — улыбаясь, шепчет Алена. — Как легко мне… как спокойно… как радостно…
Мягко искрятся сугробы за окном, спит заснеженный, вольно раскинувшийся старинный город, звучит тихая песня.
Две фигуры у подъезда разом подняли головы и прислушались.
— Он что, чокнутый?! — растерянно спросила фигура повыше.
— Что влюбленный, что чокнутый — для медицины безразлично, — ответила вторая, более округлая фигура. — А вот радикулит или пневмония — это нам с тобой на выбор после такой ночки…
Еще звучит мелодия песни, и лунный свет в комнате еще не раскрыл реальных очертаний предметов.
— Поцелуй меня, — просит Иван, ближе склоняясь к Алене.
— Да, да, — шепчет она и тянется к нему руками. — Сейчас, может быть… Да… Только пой мне, прошу тебя…
И снова, повтором, звучит припев.
Сатанеев в лыжной куртке с низко надвинутым капюшоном, осторожно перешагнул порог свой квартиры и… шарахнулся. Прямо перед ним на лестнице, занеся лапу, замер черный кот Киврина.
— Брысь! — прошипел зам по общим вопросам. — Брысь, поганая!
Алена, улыбаясь с закрытыми глазами, положила руки на плечи Ивана. Их губы сближаются и вот-вот сомкнутся.
Сатанеев вделал неловкое движение. Кот вскочил. Дверь оглушительно хлопнула. Сатанеев, опережая кота, пулей помчался по лестнице вниз. Кот с отвратительным мявом рванул вверх.
Мимо Коврова и Брыля проскочила черная фигура. Она шарахнулась за ближайшее дерево.
Алена разом отпрянула от Ивана и открыла глаза.
— Ой! Вы кто?! — Она села в постели, одной рукой оттолкнула Ивана, другой резко натянула на грудь одеяло. — Как вы сюда попали?
— Аленушка, — схватив конец одеяла, воскликнул Иван.
— Прочь руки! — взвизгнула, окончательно проснувшись, Алена и, вцепившись в одеяло обеими руками, толкнула Ивана ногой.
Он рухнул на пол и забормотал, торопясь подняться:
— Подожди… Вспомни… Я ж твой Иванушка… Ты ж должна меня поцеловать…
— Что?! — Алена, гневная и возмущенная, вскочила с постели, забыв про одеяло. — Вон отсюда!
Иван, тоже успевший вскочить, остолбенел при виде ее гнева и едва прикрытой наготы.
