— Дезоксирибонуклеиновая, — сказал я. — Это такая кислота. Дезоксирибонуклеиновая.
Он снова водрузил пенсне на сморщенную переносицу.
— Кислота, — повторил он. — А зачем она такая?
— Иначе ее никак не назовешь, — сочувственно сказал я. — Разве что сокращенно: ДНК. Да вы это пропустите, Федя, читайте дальше.
— Нет, — сказал он, виновато улыбаясь. — Устал. Лучше я немножко так посижу.
Он отложил газету, обхватил колени руками и стал смотреть вдаль за реку, на поля, томящиеся сладко под солнцем. Там по желтой ровной насыпи, выбрасывая белые дымки, полз игрушечный поезд. Потом в небе над поездом возникло летающее блюдце, сверкнуло солнечными зайчиками, низко пронеслось над серыми башнями крепости, вновь ослепительно сверкнуло над «Черемушками» и пропало — нырнуло в туманное марево над Колонией.
— Сегодня утром, — сказал Федя, — к нам в мастерские приходил Константин, знаете, этот, несчастный, с Бетельгейзе. Плакал. Как это все-таки ужасно, когда не можешь вернуться домой!
— А зачем он приходил?
— Принес металлическую пластинку, просил просверлить два отверстия — не берет сверло. И он заплакал. Неужели никак нельзя ему помочь? Обратиться к специалистам, на специальный завод… Невозможно смотреть, как он мучается.
— Какие же у нас специалисты, — сказал я. — У нас такие специалисты лет через двести будут. Придется ему потерпеть.
Мы оба непроизвольно вздохнули.
— Я тоже домой хочу, — сказал Федя.
— И я хочу, — признался я.
— У меня дома клавесин есть, — сказал Федя мечтательно. — Стоит у меня там на горе клавесин, на леднике. Я люблю играть на нем в ясные лунные ночи, когда очень тихо и совершенно нет ветра. Тогда меня слышат собаки в долине и начинают мне подвывать. Право, Саша, у меня тогда слезы навертываются на глаза, так это получается хорошо и печально. Луна, звуки в просторе несутся, и далеко-далеко воют собаки.
— А как к этому относятся ваши соседи? — спросил я.
— Их в это время никого нет. Остается обычно один мальчик, но он мне не мешает. Он хроменький… Впрочем, это вам не интересно.
— Наоборот, очень интересно.
— Нет-нет. Вы, наверное, хотели бы узнать, откуда взялся на вершине клавесин? Его занесли альпинисты. Они ставили рекорд и обязались втащить на нашу гору клавесин. У нас на горе много неожиданных предметов. Задумает альпинист подняться на вершину на мотоцикле, и вот у нас мотоцикл, правда, испорченный. Попадаются гитары, велосипеды, бюсты,[36] зенитные пушки. Один рекордсмен хотел подняться на тракторе, но трактора ему не дали, а получил он асфальтовый каток. Если бы вы видели, как он мучился! Как старался! Но ничего не вышло. Не дотянул до снегов. Метров пятьдесят не дотянул, а то бы у нас был асфальтовый каток…
Федя замолчал. У меня не было клавесина, и, может быть, именно поэтому мне тоже ужасно захотелось домой. Я пригорюнился и, подперев подбородок ладонью, стал смотреть на груду бракованных волшебных палочек, сваленных у забора среди прочего металлолома.
Из столовой вышла компания молоденьких работниц. Завидя Федю, они принялись поправлять платочки и взбивать прически, размахивать ресницами, перехихикиваться и совершать прочие обыкновенные для их возраста действия. Федя дернулся, чтобы удрать, но сдержался и, потупившись, стал щипать рыжую шерсть у себя на левом предплечье. Девушки это сейчас же заметили и затянули частушку матримониального содержания. Федя жалобно улыбался. Девушки стали его окликать и приглашать вечером на танцы. Федя вспотел. Когда компания прошла, он судорожно перевел дыхание и сразу перестал улыбаться.
— Вы, Федя, пользуетесь успехом, — сказал я не без некоторой зависти.
— Да, это очень меня мучает, — произнес Федя, — Вы меня не поймете. У вас тут совсем иные порядки. А ведь у нас в горах матриархат… Я не привык… Это совершенно невыносимо, когда на тебя обращает внимание столько девушек сразу. У нас такое положение грозило бы многими бедами… Впрочем, у нас это невозможно.
— Ну, у нас это тоже бывает только в исключительных случаях, — возразил я. — И потом, они больше шутили, чем что-нибудь серьезно.
— Шалунишки! — вскричал Панург. — Симпомпончики! Между прочим, матриархат имеет свои преимущества. В московском городском бассейне некий гражданин повадился подныривать под купальщиц и хватать их за ноги. И вот одна из купальщиц, изловчившись, двинула его ногой по голове. — Панург захохотал во все горло. — Она попала ему по челюсти, вышла и отправилась одеваться. Проходит время, а гражданина нет и нет. Вытащили его… — Панург снова захохотал, — Вытащили они его… — Панург еле говорил от смеха. — Вытащили, понимаете ли, его, а он уже холодный. И челюсть сломана.
