Раздается рев мотора, истошный крик. «Тойота», до сих пор стоявшая на месте, рвет вперед, с ходу сшибая кого-то. Перенос огня! Разворачиваюсь… Хвала занятиям стрелковым спортом, ни один стрелок с армейской подготовкой так быстро огонь не перенес бы. «Тойота» попадает в прицел, открытый, дистанция – камнем докинешь. Водитель не только давит людей, он еще и стреляет – из пистолета, не глядя, то ли в меня, то ли просто чтобы заставить людей убраться с дороги. Я стреляю по открытому прицелу в максимальном темпе, лопается стекло под градом пуль, крыша покрывается дырами. После седьмой или восьмой «Тойота» резко сворачивает и врезается в самодельный стояк, увешанный ширпотребом. Этот готов. Снова разворачиваюсь – как раз для того, чтобы увидеть, как китайский грузовик с белой кабиной набирает скорость. Времени совсем нет, я стреляю по задним покрышкам, в кабину с моей позиции не попасть, кажется, от машины стреляет из автомата Амани, бьет одиночными по кабине. Грузовик тем не менее, стукнув машину на перекрестке, поворачивает вправо, исчезает за углом. Ушел, гнида! На меня показывают пальцами снизу, кричат люди – сейчас начнут стрелять, а то и вовсе линчуют, на хрен. В их понимании мы все – члены одной шайки.
Перекидываю винтовку за спину и бегу. Бегу по крышам, перепрыгивая с одной на другую. Одна из них выше другой метра на два, я с разбега бросаюсь на препятствие, ударяюсь грудью так, что дыхание перехватывает. Слышны одиночные щелчки «калашникова», я взбираюсь на крышу, прыгаю на следующую – и в этот момент на улице, куда скрылся грузовик, слышен глухой взрыв. Такой, что под ложечкой екает, летят стекла, и становится не по себе. Дыша, как старый туберкулезник, заканчиваю свой бег с препятствиями… Песня. Посреди улицы – столб черного дыма, ничего не видно, желто-алые, с черными прожилками языки пламени жадно лижут то, что когда-то было безобидным, развозным китайским грузовиком. Это не бак, бак так не взрывается. Скорее всего в машине везли самодельную взрывчатку, и она сдетонировала от случайной пули…
Аста ла виста, бэби…
Прыгаю вниз, попадаю на ящик со жратвой, оскальзываюсь, и меня встречает мать сыра земля во всем своем грязном великолепии. Поднимаюсь… Черт, кажется, мне можно в фильмах про зомби сниматься, а вот этот араб вот-вот меня убьет. Видимо, это были его фрукты. В кармане у меня всегда пачка мелочи, самых мелких купюр, и ее можно использовать с умом в критической ситуации. Щедрым жестом сеятеля бросаю деньги на ветер и, пока арабы бросаются на добычу, бреду в сторону взорвавшегося фургона. Болит правая лодыжка – подвернул, кажется, а может, что и сломал, болит сильнее с каждым шагом, но это ерунда. Ковыляю к горящей машине… Да, это та самая машина, и остается только надеяться, что Аль-Малик был там. Я не видел, как он садился в эту машину. Я никому не верю. И ничему.
Дымное пламя лижет металл, черный дым рвется в небо. Кто-то пытается схватить меня, но я отбрасываю руку и упрямо иду к пламени. Ближе… Черт, совсем близко. Точно так же, как тогда, в Дамаске… Тогда ты выиграл, сукин ты сын, самим тем фактом, что остался в живых. Теперь ты проиграл, и я с удовольствием плюну на твою огненную могилу. И пусть мой плевок для тебя уже ничего не значит… Нет, все-таки пусть тебе будет хуже, там, в проклятом аду. Видишь, сукин ты сын! Я плевал на тебя! Я плюю на тебя! Ты не такой, как мы! Ты не один из нас! Ты – предатель, ты предал нас, и ни одна живая душа по тебе и слезы не проронит! Вот твой джихад! Вот то, чего ты хотел! Вот твоя могила!
Я вдруг понимаю, что кричу все это, кричу по-русски, и огонь так близко, что от жара трещат волосы. Кто-то пытается оттащить меня от огня, но я отталкиваю руку и кричу, выкрикивая в огонь имена тех, кто погиб в Дамаске, на точке нашей резидентуры. Там погибли достойные люди, и их убил ты, сукин ты сын! А теперь ты горишь здесь, и я на тебя плевал. Плевал я на тебя! Пусть дальше с тобой разбирается тот, ради которого ты предал нас и пошел в свой кровавый поход. А я – на тебя плевал…
Кто-то рывком хватает меня, профессионально бьет и укладывает на асфальт. С усилием поворачиваю голову и вижу остановившийся тяжелый «Форд», ствол «НСВ» за пулеметным щитом, нацеленный прямо на нас, – это армейский спецназ, не полиция даже. Солдаты в черной боевой униформе, кто-то целится в нас, кто-то сдерживает толпу. И Амани, которая вырывается и орет на опешившего офицера, изрыгая страшные ругательства…
