А в одиночку нам будет тяжело. Очень тяжело.
Допив чай – все-таки жидкости я потерял много, – иду к машине. Проголодался – надо где-то остановиться, перекусить…
Пацан налетает на меня, летит, как оглашенный, и я тут же хватаю одной рукой карман с кошельком, другой – его самого. В первом преуспеваю, во втором – нет. Пальцы нашупывают кожу – не сумел, не выхватил. Совсем обнаглели уже, на ходу портянки рвут.
Палец наталкивается на смятый листок. Его в кармане быть не должно – как и любой оперативник, я не держу в карманах ничего лишнего, сразу уничтожаю.
Но он там.
Потоптавшись на месте, меняю направление. Иду к прилавку, за которым пыхает дымом кухня. Заказываю мясо в лаваше – пресной лепешке. Когда расплачиваюсь, достаю и записку. Поедая лепешку и отвернувшись так, чтобы никто не видел – обычно люди не любят есть публично, это инстинкт, – разворачиваю бумажку.
Грязный, в сальных пятнах обрывок газеты. Китайская дешевая шариковая ручка, крупные, печатные буквы – так пишут те, кто малограмотен.
Хунаалика гумбула фее тилка’сайяаара
Сердце на секунду останавливается. Несмотря на жару, я чувствую, как струйка холодного пота начинает течь у меня по спине.
Это по-арабски. Означает – бомба в машине. Кто-то подложил мне в машину взрывное устройство, пока я плавал. Не рассчитал он только одного – местные присматривали за машиной, увидели все это и решили меня предупредить. Наверное, подонок думал, что ни один из местных не предупредит европейца о таком. О Хамзе – иракском коммунисте, без которого тут даже рыба на крючок не ловится, – он не знал…
Ублюдки…
Доедая лепешку, иду к разморенному на солнце полицейскому. На нем – черный бронежилет на голое тело, старый египетский автомат, вместо каски – ихрам, местный головной убор. Не чалма – ихрам.
– Ас саламу алейкум, – здороваюсь я.
– Ва алейкум ас салам, – отвечает полицейский, настороженно оглядывая меня.
– Анаа руси, – говорю я. – Я русский.
Полицейский кивает.
– Позвать начальника, эфенди? – спрашивает он.
– Не надо начальника, – негромко говорю я. – Позовите взрывотехников и начинайте эвакуацию людей. Я думаю, на стоянке есть заминированная машина.
Взрывотехников пришлось ждать довольно долго, они прибыли из самого Рамади. По-взрослому – бронированный КамАЗ, на прицепе что-то напоминающее перевернутую «ж… кверху» бетономешалку. Это для перевозки СВУ, если взорвется при перевозке – весь взрыв вверх пойдет. И еще немало полиции приперлось. Людей общими усилиями эвакуировали, очистили участок пляжа. У каждого полицейского теперь есть блокировщик радиосигнала размером со старый сотовый телефон. Полезная штука. Если бы не они – может, уже и взорвалось бы…
Саперный робот бодро прокатился мимо длинного ряда машин. Остановился у нужной. Пошла вниз камера на длинном шланге – она нового поколения, как живая змея, в любую дыру заглянуть может. Оператор включил свет и тут же выключил.
– Твою мать, – выругался он по-русски.
– Что? – спросил я, стоя у лестницы, ведущей в высокий кузов «КамАЗа».
– Вы были правы.
– Что там?
– Самоделка. И крупная. Килограмма полтора, не меньше.
Килограмма полтора – это круто. Но не для бронированной машины. Она и больше выдерживает, чтоб ее.
– Машина бронированная. Как она установлена?
– Думаю, просто. Вы открываете дверь – и тут же взрыв. Вы и в машину сесть не успеете. Разорвет на части. В любом случае оторвет обе ноги, погибнете от болевого шока.
Да, здорово. Зашибись просто, как здорово – меня только сейчас потряхивать начало. Еще в голову сунулось: а если инвалидность? Это же еще хуже смерти…
– Другие проверь! – крикнул старший сапер. Он, надев тяжеленный, противовзрывной костюм, стоял в начале ряда машин. Роботом управлял не сапер, а его ассистент, так было правильно.
На других ничего не нашли. Я подошел к саперу безо всякой защиты.
– Мужик, подкурить помоги, – сказал он. – Целый день без курева.
– Чего так, – поинтересовался я, подкуривая сигарету. Тоже русский. Интересно. Нас тут не больше двенадцати-четырнадцати тысяч, но всю дорогу наталкиваешься на наших.
– Целый день звонки отрабатывали…
О… Это уже примета нового времени. Теперь в моде джихад нового поколения – личный джихад, иногда и бескровный. Теперь какой-нибудь придурок, посмотрев ролик в «ютубе», не минирует мечеть, а звонит и сообщает, что она заминирована. Тоже джихад, однако.
