Шуре было чудно слушать сегодня разговоры о вечной России, вере, царе, отечестве. Он не представлял, что есть русские эмигранты, которые сохраняют любовь к этой мудацкой стране. А может быть, они все завербованы КГБ и потому пропаганду жахают? Ясно, они агенты влияния. Он слышал от разных русских (особенно от тех, кто на радио «Свобода» работал), что среди эмиграции полно кагэбэшников. Как могло получиться, что этот Сергей Сергеевич воевал, в плену был, в международных организациях состоял, в политике разбирается, знает все об СССР, а в будущее России верит? Хрен знает, какую лапшу он весь вечер на уши вешал, плакался, что перед смертью хочет посетить Москву! Шамкал о какой-то вине перед страной, долге, православии. Видел я в гробу это православие. Глупость все это.
Наверное, именно таких наивных идиотов и расстреливали. Вот отец Шурика таким простачком никогда не был, он всегда знал, как своей стране и партии услужить и что взамен просить. Он все и получил, что хотел. Молодец. Нужно быть гибким, ловким, лбом стенку не прошибешь. Шурик никогда не задавался вопросами о «великой России», а в кругах его эмиграции об этом никто вообще не думал, в основном проклинали, так жить было проще и на душе легче. «А тут какой-то странный феномен — патриот России», — мелькнуло в голове у засыпающего Шурочки.
Сегодня в центре Парижа произошло знаменательное событие, которое все расставило на свои места: невостребованное материнство Ирэн в эту ночь обрело цель, а мечты Миры-Шуры стали обретать реальные очертания.
* * *
Родственник оказался замечательно наивным старичком, а его жена — уж совсем «Снегурочкой». После прогулок по Парижу, рассказов о достопримечательностях, вечернего ресторана, в котором они оказались втроем (Ирэн в этот вечер была в театре), старичок разболтался, и полезли из него старые страстишки. Озорно поглядывая на Миру, он признавался в них со смущением, но и с нескрываемой гордостью. Ужин заканчивался, и, доедая кусок пирожного «наполеон», Мира промурлыкала:
— А нельзя ли нам хоть раз посмотреть на казино… в Париже? В Германии мы никогда не бывали, денег на это у нас нет. Наверное, это как в голливудском кино, дамы в мехах, мужчины во фраках…
Сергей Сергеевич зарумянился.
— В Париже самом нет казино, по закону они отдалены от столицы на сто первый километр. — Шурик хмыкнул. Знал бы старикан, что это означает! — Но нам это не помеха. Хотите покажу? Вспомню молодость по такому случаю, только Ирэн мы ничего не скажем, придумаем что-нибудь… — И он заговорщически подмигнул.
Мира-Шура переглянулись.
Сергей Сергеевич быстро расплатился, и они вышли из ресторана.
Несмотря на возраст, он прекрасно вел машину.
За окном мелькал ночной предрождественский Париж, вот уже и скоростная трасса, встречных машин нескончаемый поток, все спешат в город за последними покупками. Родственник жмет на газ, его азарт, подогретый ужином и воспоминаниями, так и брызжет. Он уже не стесняется, рассказывает, сколько выигрывал, сколько проигрывал, как кутил в былые времена, всхлипнул и покаялся, что виноват перед Ирэн. Но все это было мимолетное наваждение. Через полтора часа они прикатили в Форж Лез О, ближайший «игорный дворец» от Парижа.
Граф обменял наличность на фишки и занял место за столом, справа Мира, слева Шура.
Никаких дам в мехах и брильянтах, мужчин во фраках, обстановка в зале походила на провинциальный спектакль, вроде пьес Островского. Какие-то группы молодежи у «одноруких бандитов», несколько местных фермеров после ужина пытают счастье в карты, полупьяненькие старушки делают ставки вокруг зеленого сукна. Крупье скучно, он позевывает.
Игра пошла. Мире были выданы кругляшки, она робко ставила их на те же номера, что и Сергей Сергеевич.
Давно с Шурой не было такого, но глаз стал противно дергаться, и потянуло в туалет…
Игра затягивала.
Дешевое шампанское, для ублажения клиентов, под праздники подавали бесплатно, и старичок сосал его, не переставая, а разноцветные фишки то росли пирамидкой, то таяли. И когда у «знатока» дела их осталось три, он пригнулся к Шуре и прошептал:
