Антонио де-ла-Маса никогда не был трухилистом по зову сердца. Ни служа адъютантом, ни потом, когда попросил у Трухильо разрешения оставить военную службу и стал работать для него как гражданский, управляющим на лесопильне, принадлежавшей семье Трухильо, в Рестаурасьоне. Он сжал зубы от отвращения — не удалось ему избежать работы на Хозяина. На военной ли службе, на гражданской ли, но двадцать с лишним лет он приумножал богатство и власть Благодетеля и Отца Новой Родины. Жизнь прожита зря. Не сумел он уйти от ловушек, которые ему расставлял Трухильо. Ненавидя его всей душой, он продолжал служить ему, даже после смерти Тавито. Вот Турок и сказал оскорбительно: «Я бы не продал брата за четыре сребреника». Он не продавал Тавито. Антонио постарался, чтобы не заметили, как он сглотнул горький комок. А что он мог сделать? Позволить calie Джонни Аббеса убить себя и умереть со спокойной совестью? Нет, Антонио нужна была не спокойная совесть. Ему нужно было отомстить — и за себя, и за Тавито. А чтобы сделать это, ему пришлось четыре года глотать все дерьмо мира и даже услышать от одного из самых своих любимых друзей эти слова, которые, он был уверен, очень многие повторяли у него за спиной.
Он не продавал Тавито. Тавито был его младшим братом и самым близким другом. Наивный, по-ребячески невинный, он — в отличие от Антонио — действительно был убежденным трухилистом, одним из тех, кто считал Хозяина существом высшего порядка. Они часто спорили, Антонио раздражало, что младший брат без конца повторяет, как припев, что Трухильо для Республики — дар небесный. Правда, Генералиссимус выказывал Тавито свое расположение. Его приказом Тавито приняли в авиацию, и он научился летать — мечта с детских лет, -а потом взяли пилотом в «Доминикана де Авиасьон», и он стал часто летать в Майями, от чего был в восторге, потому что там он имел блондинок, сколько хотел. До того Тавито был в Лондоне военным советником. И однажды во время пьяной потасовки застрелил доминиканского консула Луиса Бернардино. Трухильо спас Тавито от тюрьмы, защитив дипломатической неприкосновенностью, и велел трибуналу Сьюдад-Трухильо, где состоялся суд, оправдать его. Да, Тавито имел все основания быть благодарным Трухильо и, как он однажды сказал Антонио, «быть готовым отдать за Хозяина жизнь и сделать все, что он ему прикажет». Пророческая фраза, соnо [Испанское ругательство.].
«Вот и отдал ты жизнь за него», — подумал Антонио, затягиваясь сигаретой. С первого момента Антонио почувствовал, что дело, в которое Тавито оказался замешанным в 1956 году, пахнет дурно. Брат пришел к нему рассказать об этом, потому что Тавито всегда ему все рассказывал. И об этом — тоже, хотя дело выглядело мутным, как многие другие, которыми изобиловала доминиканская история с тех пор, как к власти пришел Трухильо. Но простак Тавито, вместо того чтобы забеспокоиться, почуять, чем это пахнет, и испугаться миссии, которую на него возлагали — подобрать в Монтекристи на маленькой авиетке накачанного наркотиками человека с закрытым лицом, которого сняли с самолета, прибывшего из Соединенных Штатов, и переправить его в Сан-Кристобаль, в Головное имение, — страшно обрадовался, приняв это за знак особого доверия к нему со стороны Генералиссимуса. И даже когда пресса подняла шум и Белый дом начал давить на доминиканское правительство, чтобы оно оказало содействие в расследовании похищения в Нью-Йорке испанского профессора, баска Хесуса де Галиндеса, Тавито не выказал никакого беспокойства.
— История с Галиндесом закручивается серьезно, — предупредил его Антонио. — Похоже, это его ты переправлял из Монтекристи в имение Трухильо, очень похоже, что его. Похитили в Нью-Йорке и переправили сюда. Так что держи рот на замке. Забудь все. Ты рискуешь жизнью, брат.
Теперь— то Антонио де-ла-Маса понимал, что произошло с Хесусом де-Галиндесом, одним из испанских республиканцев, которым Трухильо, проворачивая запутанную политическую операцию, на что имел особый талант, дал политическое убежище по окончании Гражданской войны в Испании. Сам Антонио не был знаком с профессором, но многие его друзья знали его, и от них ему было известно, что он работал на правительство в Министерстве труда и в Дипломатической школе при Министерстве иностранных дел. В 1946 году он уехал из Сьюдад-Трухильо и обосновался в Нью-Йорке, где начал помогать доминиканским эмигрантам и писать, обличая режим, который знал изнутри.
