— Сегодня вечером у Риа случился выкидыш, — услышав в трубке ответ и представившись, без предисловий сообщил Маккензи.
— Мне очень жаль, — после ошеломленной паузы пробормотала корреспондентка.
— Уберите любой намек на ребенка из этого проклятого воскресного репортажа.
— Слишком поздно, Тейлор.
— Черт побери…
— Я уже передала материал редакторам номера. У меня его нет.
— Так верните. Я не допущу, чтобы Риа, открыв газету, прочла в ней о своем ребенке, которого уже не будет. Мне плевать, как вы это сделаете, но вы сделаете.
— Сделаю все, что в моих силах. Зная, каким влиянием пользуется в газете мисс Стар, можно было считать, что все упоминания о ребенке будут изъяты из статьи, прежде чем та попадет в печать.
Тейлор также переговорил с главным врачом больницы и предупредил его, что никакие сведения о его жене не должны просочиться в средства массовой информации. Мэр Маккензи сейчас должен быть в центре внимания прессы. Но в этот момент Тейлор не хотел бы прочесть ни одного упоминания о себе на первой полосе газеты.
В палате, где лежала Риа, царил полумрак, окна были зашторены. Горел лишь небольшой ночник. Тейлору показалось, что Риа спит, но, тихонько подкравшись к постели, он обнаружил, что глаза ее открыты. Неподвижная, она застывшим взглядом уставилась в потолок. Правая рука, худая и бледная, безвольно лежала на животе, казавшемся до неприличия впалым.
Риа повернула голову, но ничего не сказала. В голову Тейлора не приходило ни одного слова, которое не прозвучало бы банально. Неужели трагедия автоматически превращает людей, обычно владеющих нормальным языком, в роботов, запрограммированных на произнесение только тривиальных фраз? Тейлор лишь смог выдавить:
— Как ты себя чувствуешь?
— Пусто.
Отсутствие интонаций в голосе Риа встревожило Тейлора. Эмоции улетучились из ее речи так же, как исчезли улыбка и мимика с ее лица. Тейлор поднял руку жены и крепко сжал ее, но Риа, казалось, даже не заметила этого. Она не ответила на пожатие.
— Каждую неделю я часами занималась в оздоровительном центре, желая сохранить живот плоским. — Риа невесело рассмеялась. — Мама всегда говорила: «Будь осторожна в своих желаниях».
Тейлор увидел, как из уголков глаз Риа покатились слезы, теряющиеся в ее темных волосах.
— Тебе больно?
— Нет. Доктор распорядился сделать укол, чтобы я лучше заснула. Потому я такая одуревшая.
— Оставайся одуревшей. Врач сказал, тебе надо много отдыхать.
— Еще он сказал, что нет причин не иметь другого… другого… — Риа задохнулась и не смогла закончить.
Тейлор склонился над женой, опершись о спинку кровати, и крепче сжал ее руку.
— Не надо, Риа. Не надо плакать. Поспи.
— Я не могу не думать о ребенке. — Голос Риа звенел. — Его больше нет. Он не существует.
— Тш-ш-ш. — Тейлор поцеловал закрывшиеся глаза жены, из которых продолжали литься слезы. Тейлор придвинул к кровати стул, сел и не шевельнулся до той поры, пока успокоительное не начала действовать, погрузив Риа в глубокий сон.
Тейлор покинул Риа лишь перед восходом солнца. Он зашел в комнату медсестер и проинструктировал их относительно того, что его жена должна получать все необходимое. После этого Маккензи отправился домой, где принял душ, побрился и наскоро приготовил яичницу-глазунью, которую с жадностью проглотил, поскольку со вчерашнего ленча не имел и крошки во рту. Подкрепившись несколькими чашками обжигающе-горячего черного кофе, Тейлор вернулся в больницу, захватив с собой вещи для Риа.
Задержавшись у киоска в вестибюле, он купил жене цветы. Тейлору хотелось купить розы, но в киоске были только красные, неприятно напомнившие ему цвет крови. Тейлор отверг также розовые гвоздики, которые дарят матерям новорожденных девочек, и остановил свой выбор на желтых маргаритках, смотревшихся, по его мнению, по крайней мере более весело. Выйдя из лифта, Маккензи увидел в конце коридора лечащего врача Риа.
— Я только что осмотрел вашу жену. Физически она вполне в норме, но находится в состоянии сильнейшей депрессии. Чем скорее она сможет вернуться к повседневным заботам, тем лучше. Я рекомендовал ей показаться через шесть недель.
