«…Один монах совсем очумел от лучей Эяна всемогущего. Этот зловерец велел поймать зверя репх (подсемейство степянок, отряда травоядных млекопитающих), и заявил:
— Если сидеть на неподвижно бегущей полёвке тысячу лет…
…Тысячу лет он не усидел. Сначала одни сутки показались ему годом. Совсем осатанелая от такого обращения полёвка в конце концов в припадке отчаяния разнесла клетку. Унъерт так грохнулся с неё, что весь дом молитв показался ему сотней тысяч лет…
…— Смотрите, тысяча лет!..
Ему было стыдно писать, что он грохнулся с гигантской мыши, и он всё смешал:
— Если сидеть на неподвижно бегущей полёвке тысячу лет, то весь дом представится нам сотней тысяч лет!..»
Файх улыбнулся, читая эту чушь.
«Вот и польза от чуши, — подумал Зальвинк. — Всё-таки есть от монахов какая-то польза!..»
А чушь следовала дальше потоком:
«…Человек будет похож на Мысю, если у него будет толстое выражение лица. Мыся будет улыбаться, если она без понятия… Поединок, усиленный мегафоном, смущённо спросил у скалы ладонь. Засуха покрылась нежной зеленью, когда на неё вылили глазное дно. Арфа поливала сапоги из шланга канта-бричверскими лугами…»
…Файх Зеных читал дальше. Из примечаний редакторского комитета следовало, что Абаб Гельмынт — если можно так выразиться, «директор церкви Северо-Западной» этого монастыря — в глаза не видел Канта-Бричвере, и знал о нём лишь по искажённым рассказам караванщиков…
Давно это было — 800 лет приблизительно по земному счёту…
И дальше следовали потоки чуши. Файх громко смеялся, читая такое:
«…Если человек перевернул кастрюлю, и ничего из неё не вылилось; и он заглянул туда, и ничего там не увидел — значит, всё, что было в этой кастрюле, попало ему в лицо…»
…Большинство этих сведений было найдено при находке в монастыре, уже превращённом в музей, секретного помещения. Там и жил «хороший монах» — Кинтау Итрихе…
…Одним из самых интересных мест в книге было описание деятельности Кинтау. Он проявил себя выдающимся инженером, сооружая «святые установки» — так он называл устройства из подручных предметов, которые собирал, чтобы помешать дракам полусумасшедших монахов; но в основном — для того, чтобы не дать развиться монотеистическим идеям (которые повели бы к освящению эгоизма и жестокости); и убеждать других монахов в святости и реальности других богов, кроме Эяна…
(Так уже… сложилась мысль?!
Будто так всё и знали — потом?..)
«…Эпопея Итрихе.
…Итрихе хотел доказать им, что богов в узком трусливом понимании монахов — во всяком случае, не существует… Он дождался дня приёма и пошёл к Унъерту. Унъерт сидел на святом кресле за «улыбающимся столом» — такие столы делали для того, чтобы еда «улыбнулась человеку и не вызвала расстройства»…
— Здравствуй, настоятель, — Итрихе поклонился. Он думал, с чего лучше начать. Наконец придумал:
— Я хочу говорить с богом воды…
— А ты свят ли настолько, чтобы удостоиться этой чести? Да и к чему она тебе?
— Я хочу, — изображая наивность, сказал Итрихе, — знать, из чего она сделана. Уж так хочется! Ты ведь помнишь, как я пренебрегал большой едой после малой еды, и как совершал ночные блуждания, чтобы боги простили мне грехи!
В глазах Унъерта загорелся фанатичный огонь.
— Хорошо. Пойдём в церковь воды… Уходи же, Итрихе: мне после болезни, когда я голодал, нужно много есть…
Уходя, Итрихе бросил взгляд на Унъерта. Фанатик сидел за «улыбающимся столом», доедая четвёртую ковригу грибного хлеба. Затем он высыпал себе в рот горсть слабительной соли из месторождения Кафураз, где были соляные шахты. Слабительное тоже называлось «соляные шахты»… Большие толпы таблеток сыпались ему в рот…»
(Ой! Да текст ли — того же древнего автора? Как изменился стиль!)
«…Стол уже едва помещался в келье из-за умерщвлённой до огромных размеров плоти Унъерта — который (как писал в дневнике «хороший монах»), был «свят не в ту сторону»… Шла уже девятая пасха, как Итрихе жил с Унъертом в одном монастыре. Здесь годы измерялись пасхами. Во время каждой из них в личном составе монастыря не оставалось ни одного монаха — все становились попами от переедания…»
(Не очень понятно — если дословно!..)
