Вот теперь она и в самом деле расплакалась. Расплакалась и убежала.
Я уж пожалел, что такое сболтнул, ни за что обидел ее.
Арминек хохочет:
— Вот это сказанул! А ты, оказывается, совсем не такой смирненький.
И опять у меня вырвалось:
— Я еще им покажу!
— Что? Что покажешь?
Я прикусил язык. Даже другу не хотелось признаваться, что больше всего обидно мне было: нашла Ктара с кем пойти!..
Начал было разлиновывать бумагу для заголовка, но бросил.
— Ас этим что делать будем? — показал на сунутую в парту одежду Ачиса.
И тут как раз он сам amp;apos;пришел. Переоделся. Уже не такой задиристый, как с утра был. Тихо так спрашивает:
— Ну что? Нарисовали?
— Ишь чего захотел! — ухмыльнулся Арминек.- Быстрый какой. Пойдем, Толай. Жарко что-то. Надо немножко прохладиться. Может, искупнемся? — Он подмигнул.
— Не стоит. Как бы без штанов не остаться…
Ачис взъелся:
— Я вас к директору поволоку!
— А мы тебя к прокурору,- отрезал Арминек.
С тем и разошлись.
Всякая охота делать стенгазету пропала. Выходит, мы для Ачиса стараемся. А кому такая газета нужна? И того хуже: мы, значит, смирненькие-исполнительные? Нет уж! Ачис будет командовать: «Нарисуй! Напиши! Наклей! Вырежь!», а мы должны делать да помалкивать. Что у нас, своей головы нет? Хватит!
Ушли из школы — забыли про все. Долго купались, потом за колхозными амбарами гоняли футбольный мяч. Уже стемнело, когда ребята стали расходиться. Кто-то заговорил, что у Ачиса на речке одежду унесли. Только тут мы вспомнили про нее, хотя, завернутую в старую газету, унесли с собой и спрятали в кустах.
Отыскали сверток, пошли к дому Ачиса. Арминек залез на ворота, перевязал Ачисовы шмутки его же галстуком и подвесил к верхней перекладине. Он уже спрыгнул на землю, когда у них во дворе загавкала лайка. Мы дунули в сторону речки.
Возле ограды Хуруна Ивановича услышали громкий разговор. Голоса доносились из юрты, стоявшей за забором.
— Тотанос ругается,- шепнул Арминек.
— Ы-ы, тотай ара! Гадость какая! — громко брюзжала старуха.- С женой справиться не можешь. В руках ее держать надо. Так держать, чтобы сок капал. Зачем на такой женился? ’Она дома не сидит. Столько дел, а у нее одна забота — в школу бегать. Ничего другого знать не желает.
— Я уже думал об этом,- бубнил, оправдываясь, Хурун Иванович.- В тайге думал…
— Ук, хороший какой!.. Думал! О чем думал? Оттого и маралье мясо растерял. Знай, олух, сидеть тебе теперь в черной тюрьме. Из-за нее сидеть будешь. Она тебя живьем съест. Нужен ты ей. Ей пионеры нужны…
Хлопнула калитка. Кто-то побежал к берегу. Мы сразу узнали: Майра Михайловна. Она чуть с нами не столкнулась.
Мы хотели догнать ее, но следом выскочил Хурун Иванович и тоже к речке. Надетые на босу ногу сапоги гулко бухали по земле.
При тусклом свете луны было все же видно, как бежала вдоль берега Майра Михайловна в белом платье, как она шмыгнула за черемуховый куст и притаилась. Хурун Иванович сначала кинулся в другую сторону. Мы дошли почти до самого берега, когда услышали приближающийся топот сапог. Теперь сапоги тупо чмокали. Хурун Иванович остановился и вылил из них воду. Значит, он прямо через речку рванул и набрал полные голенища! Вот он покрутил головой, будто принюхивался, и направился к черемухе. И тут же Майра Михайловна закри-» чала.
— Мне теперь все равно,- орал он.- Вот увидишь, убью!
— Отпустите ее! — Арминек чуть голос не сорвал.
Хурун Иванович оглянулся, процедил сквозь зубы:
— Опять вы? Черт вас носит…
— Не бейте Майру Михайловну,- сказал я.
— Мы все видели,- поддержал меня Арминек.
Майра Михайловна тем временем исчезла в темноте.
— Вы вот что,- буркнул Хурун Иванович.- Вы не в свое дело не лезьте и лишнего не прибавляйте. Мало ли что между мужем и женой бывает. Не вашего ума это. Ясно?
Он повернулся и ушел.
Как быть? Не могли мы оставить в беде нашу вожатую.
— Давай вернемся,- предложил Арминек.- Если Хурун еще будет драться, позовем кого-нибудь. К Айдиту Андреевичу сбегаем.
Залегли у того же места, возле юрты за забором. Тихо. Подождали с полчаса — ни звука. Совсем уж собрались уходить, раздались голоса. Негромкие, но разобрать можно.
