– У меня сейчас есть один мальчик… – Гость описал прелести Ганимеда.
Александр выслушал его, не прерывая.
– Что ты имеешь в виду? – спросил он наконец. – У тебя есть мальчик? Он твой сын?
– Государь! Ах, вы, должно быть, шутите, – смутился гость.
– Возможно, твой друг? – продолжал Александр.
– Ничего подобного, уверяю вас: мальчик всецело в вашем распоряжении. Только взгляните на него. Я заплатил две сотни статеров.
Александр встал.
– Я не понимаю, – сказал он, – что я сделал, чтобы оказаться достойным тебя или твоей торговли. Пойди прочь.
Афинянин так и сделал, в ужасе возвратившись к партии мира, которая хотела, чтобы юноша увез из их города приятные воспоминания. Проклятье лживым сплетникам! Теперь уже поздно предлагать ему женщину.
На следующий день Александр выехал на север.
Вскоре после этого тела павших у Херонеи были погребены в общей могиле в Ряду Героев. Граждане обсуждали, кто будет произносить надгробную речь. Предлагали Эсхина и Демада. Но один из них был слишком упоен своей правотой, другой – слишком удачлив; скорбящим сердцам Собрания оба казались приторными и самодовольными. Все глаза обратились к опустошенному лицу Демосфена. Полное поражение, чудовищный позор на какое-то время испепелили кипевшую в нем злобу; причиной новых морщин, залегших на лбу, была скорее боль, чем ненависть. Оплакивающие близких могли довериться этому человеку в своем горе: ему не пристало радоваться. И речь произнес Демосфен.
Все греческие государства, за исключением Спарты, отправили послов в Коринф, где собрался Совет. Филипп был признан верховным полководцем Эллады в предстоящей войне с Персией. На этой первой встрече он не просил большего. Все остальное придет потом.
Царь направился к границам угрюмой Спарты, но потом передумал. Пусть старый пес сидит в своей конуре. Он не выйдет сам, но, загнанный в угол, умрет, яростно сопротивляясь. Филипп не стремился стать Ксерксом новых Фермопил.
Коринф, город Афродиты, встретил их приветливее Афин.
Царю и наследнику оказали пышный прием. Александр, не пожалев времени, проделал долгий и трудный путь до Акрокоринфа и вместе с Гефестионом осмотрел массивные стены, которые снизу казались узкой лентой, опоясывающей мощно вздымавшийся лоб горы. День стоял ясный, и на юге виднелись Афины, на севере – Олимп. Александр оценил прочность стен, отметил недочеты, запомнил размеры, не забыл полюбоваться памятниками. На самом верху угнездился маленький, белый, милый храм Афродиты. Некоторые из знаменитых жриц богини, сказал проводник, как раз в это время поднимаются сюда из городского храма, чтобы служить богине. Он выжидающе помедлил – но тщетно.
Демарат, коринфский аристократ древнего дорийского рода, бывший старым гостеприимцем Филиппа, радушно принял его на все время Совета. Однажды вечером, в своем огромном доме на склоне Акрокоринфа, он дал в честь царя небольшой дружеский пир, пообещав Филиппу гостя, который наверняка будет ему интересен.
Им оказался Дионисий Младший, сын Дионисия Великого, позднее – Сиракузского. С тех пор как Тимолеон изгнал его, уничтожив тиранию, он жил в Коринфе и зарабатывал на жизнь, содержа частную школу. Это был близорукий, нескладный, неприметный человек, примерно ровесник Филиппа; новое положение и недостаток средств положили конец его знаменитым излишествам, но сизый нос выдавал застарелого пьяницу. Расчесанная учительская бородка скрывала безвольный подбородок. Филипп, уже превзошедший даже его грозного отца, тирана Дионисия, обращался с ним чарующе деликатно и, когда вино пошло по кругу, был вознагражден откровенностью.
– У меня не было никакого опыта, когда я стал наследником моего отца, вообще никакого. Мой отец был очень подозрительным человеком. Вы наверняка слышали рассказы о нем, по большей части они правдивы. Все боги да будут мне свидетелями: у меня и в мыслях не было когда-либо причинить ему вред, но до дня его смерти меня обыскивали с ног до головы, прежде чем допустить к нему. Я никогда не видел государственных бумаг, не присутствовал на военных советах. Если бы он, как делаете это вы со своим сыном, оставлял меня управлять страной на время своих походов, история, возможно, сложилась бы иначе.
