Есть ли что-нибудь еще, спросили Александра, какое-либо место, которое он хочет посетить перед отъездом? «Да, – сказал Александр, – это Академия. Аристотель, мой наставник, бывал там. Теперь он живет в Стагире, мой отец отстроил город и вернул в него жителей. Но я бы хотел увидеть место, где учил Платон».
Вдоль дороги в Академ были погребены все великие афинские воины прошлого. Александр увидел боевые трофеи, и его вопросы задержали отряд. Здесь тоже лежали в братских могилах люди, погибшие в знаменитых сражениях вместе. Уже расчищали новое место; он не спросил, для кого.
Дорога исчезла в вековой оливковой роще, высокую траву и полевые цветы в которой уже иссушила осень. Рядом с алтарем Эрота стоял другой, посвященный Эроту Мстительному. Александр поинтересовался, что это значит. Чужеземец, ответили греки, полюбил прекрасного афинского юношу и поклялся, что нет ничего такого, чего бы он не сделал для возлюбленного. «Тогда спрыгни со скалы», – ответил тот. Когда юноша увидел, что влюбленный бросился вниз, он последовал за ним.
– Он правильно сделал, – сказал Александр. – Какое имеет значение, откуда человек родом? Главное – что такое есть он сам.
Афиняне переглянулись и поменяли тему; вполне понятно, что сыну македонского выскочки приходят такие мысли.
Спевсипп, унаследовавший от Платона школу, умер год назад. В холодном, простом белом домике, принадлежавшем Платону, Александра принял новый глава школы, Ксенократ, могучий великан, степенный и важный. Перед ним, как говорили, все расступались даже в базарный день на Агоре. Александр, принятый с любезностью, какую выдающийся учитель оказывает многообещающему ученику, нашел философа серьезным человеком и запомнил его.
Они немного поговорили о методе Аристотеля.
– Человек должен следовать своей правде, – сказал Ксенократ, – куда бы она ни привела его. Аристотеля, я полагаю, его правда увела прочь от Платона, который был человеком, считавшим «как» слугой «почему». Я иду по стопам Платона.
– Ты его любишь?
Ксенократ повел Александра мимо фонтана в виде дельфина к увитой миртом гробнице Платона; рядом высилась статуя философа. Платон сидел со свитком в руке, его классической формы продолговатая голова, венчавшая мощные плечи, чуть склонилась. На закате своих дней он стриг волосы так же коротко, как во времена, когда был юношей-атлетом. Борода была аккуратно подрезана, лоб вдоль и поперек изборожден морщинами; из-под тяжелых надбровных дуг пристально смотрели запавшие глаза человека, который бежит от небытия.
– Все же он верил в благо. У меня есть несколько его книг, – сказал Александр.
– Что до блага, – заметил Ксенократ, – Платон сам был лучшим его свидетельством. Помимо этого, что может искать человек? Я хорошо его знал. Я рад, что ты читал его книги. Но в них, как он сам всегда говорил, изложено учение его наставника, Сократа. Книги самого Платона никогда бы не появились: то, чему он учил, можно было понять только в беседе. Так пожар возгорается от небольшого пламени.
Александр нетерпеливо вглядывался в задумчивое мраморное лицо, словно оно было крепостью на неприступной скале. Но утес исчез, смытый потоком времени, никогда и никому не взять его штурмом.
– У него было тайное учение? – поинтересовался Александр.
– Секрет прост. Ты солдат, и единственное, что можешь, – это передать свою мудрость людям, научить их тела переносить тяжелые испытания, а души – сопротивляться страху, не так ли? Тогда от искры возгорится другая искра. Так и с ним.
С сожалением и легким недоверием Ксенократ смотрел на юношу, который, в свою очередь, с легким недоверием и сожалением смотрел на мраморное лицо. Миновав гробницы мертвых героев, Александр вернулся в город.
Он собирался переодеться к ужину, когда ему доложили о госте: хорошо одетом, с хорошей речью человеке, заявившем, что он встречался с Александром в зале Совета. Их оставили одних. Незнакомец начал издалека. Александр узнал, что все хвалят проявленные им скромность и выдержку, которые так хорошо подходят его миссии. Многие, однако, сожалеют, что из уважения к публичному трауру наследник вынужден отказывать себе в удовольствиях, которыми город располагает в полной мере. Позором будет не предложить ему вкусить их в безвредной обстановке частного дома.
