Не зяблик. Рассказ о себе в заметках и дополнениях - страница 46

Потому что сам он был человеком очень ясной мысли. Это вообще в нем чуть ли не главное. И он эту мысль выражал без всякой красоты. Вот когда читаешь французов – там всегда какие-то метафоры, художество какое-то есть. Я вот, например, из-за этого даже Камю с трудом читаю. А Оруэлл этого не признавал. У него мысль очень четкая, он каждый раз точно знает, что хочет сказать. И никакого украшательства. И вся эта социалистическая метафорика была ему совершенно чужда. Все, что надо сказать, должно быть сказано ясно, как велел Витгенштейн.

А. Н. При всем том Оруэллу можно бросить тот же упрек, который с легкостью бросают, например, нашей теперешней оппозиции. Мол, он только антиутопии писать, то есть критиковать умеет, а «конструктива», как сейчас говорят, никакого не предлагает. У него была идея построения мира? С чем она совпадала? С современной западной демократией?

В. Г. Нет, думаю, она ему не очень подходила. И сомневаюсь, что у него была политическая программа. Ну, кроме мелочей – что правду говорить надо, что людей истреблять не надо. Какая у трезвого человека вообще может быть программа? Главная задача – понять, что происходит. К этому надо стремиться. А это главная проблема – и главная проблема сегодняшнего дня: мы не понимаем, что происходит, совершенно. Не понимаем, откуда происходит то варево, в котором мы оказались. А Оруэлл умел не обманывать себя. Умел не быть рабом настроения – когда, в зависимости от него, то «все ужасно», то «да ладно, образуется». У него мозги существовали отдельно от этого дела. Оруэлл считал, что его цель – понять, что происходит, а не рассказывать, «как надо».

Хотя под конец жизни он все-таки в таком стиле выступил. Он составил и отправил «куда следует» списки тех, с кем, по его мнению, не надо иметь дело, – те, кто, как он писал, были «розоватыми», вроде Чарли Чаплина. Он не то чтоб хотел, чтоб их посадили, но считал нежелательным, чтоб их публиковала британская пресса. Вот такой путь от участия в интербригадах к этому. При всей его трезвости. Не люблю цитировать Ницше, но, действительно, если смотреть в бездну, она станет смотреть в тебя.

>Устоявшееся уже кошмарное словосочетание «культурный журналист» заставляет меня вспомнить воззвание, висевшее в поликлинике, куда меня водили в детстве. «Товарищи, будьте культурны, не плюйте на пол, а плюйте в урны».

>Примерно такую «культурность» в конечном счете это словосочетание подразумевает. Потому что влияние не только всех наших писаний о культуре, но и самой «культуры» (то есть произведений, о которых мне по роду службы приходится писать) на живую жизнь совсем не так велико, как принято считать.

>Не так давно я выложила на своей странице в фейсбуке статью из газеты The Guardian о жительнице штата Джорджия, которую казнили при помощи смертельной инъекции. В 1997 году она вместе с любовником убила своего мужа. Любовник, схваченный полицией, ее сдал (и сам получил пожизненное, а не смертный приговор). И вот спустя 18 лет смертная казнь была приведена в исполнение, несмотря на мольбы ее уже выросших детей.

>Ее казнили с третьей попытки: сначала казнь (уже назначенную и объявленную ей) отменили из-за мороза, через некоторое время – потому что яд для смертельной инъекции показался экзекуторам «мутным». И только на третий раз – да.

>Так вот – огромное количество комментаторов этого моего поста с каким-то восторгом высказывались в пользу смертной казни и даже сетовали, что применяют ее редковато.

>Это я к чему? К тому, что последние пятьдесят лет культура неотступно занимается препарированием государственного насилия и демонстрацией того, что, убивая убийцу, система совершает худшее преступление, чем преступник. Хотя бы потому, что убийца – подверженный эмоциям человек, а государство – бесчувственная машина. Но, дорогие Труман Капоте, Энтони Бёрджесс, Стенли Кубрик, Джон Гришэм, и проч., и проч., – зря вы трудились. Никого-то вы не убедили. Ну или почти никого.

>Так что не будем выпендриваться. Главная функция этого самого культурного журналиста – просто-напросто рекомендательная. Как заповедовал мне мой первый главный редактор, «посмотри фильм, напиши, как играют актеры, в чем режиссерская фишка и стоит ли мне тратить на это два часа времени».