«Что же это?! — волновался он. — Неужто я такой черствый и равнодушный человек, что даже гибель отца меня не печалит?»
Вместе с подобными мыслями приходила и другая, житейская, простая и естественная: как быть дальше, ведь теперь забота о матери и сестре ложилась на его плечи, а он не имел средств.
Хотелось посоветоваться, но друзей не было, мать не вставала с постели, и Илья решил идти к Лизе.
Сестра встретила с холодной сдержанностью. В глазах — упрек.
— Я хотел поговорить с тобой, как будем… — начал он, но Лиза быстро и резко остановила:
— Мне ничего не надо! Можешь забирать все, что нажил отец, или подарить тем, кто его убил!
— Но Лиза…
— Что Лиза?! Что ты можешь сказать?! Что ты жив, а он… а они… — Она выкрикивала слова, кусая губы, чтобы не расплакаться.
— Я понимаю, — проговорил, бледнея, брат, — тебе было бы легче, если бы меня… Но, как видишь, этого не случилось. — Он повернулся, чтобы уйти, но девушка остановила:
— Прости, мне тяжело… я в таком состоянии… сама не знаю, что говорю. Но мне действительно непонятно, почему ты не был с отцом… с ними?..
— Потому что мне чужда их борьба, — ответил Илья. — Ты бы видела их лица, лица, алчущие крови.
— Из тебя получится неплохой агитатор. — Лиза прищурила глаза, чтобы скрыть в них вспыхнувшую неприязнь.
— Да нет, — возразил Илья, ничего не заметив, — я еще сам многого не понимаю, многое мне неясно.
— Тогда иди к ним, они разъяснят, научат.
— А ты? — спросил он, почувствовав насмешку.
— Я не могу предать отца. Если я не сделала этого при его жизни, то после смерти подавно! — В ее голосе послышалась такая непреклонность, что Илья понял: их дороги окончательно расходятся.
Он зашел к матери, потом надумал посмотреть бумаги отца. Но, постояв у дверей его комнаты, так и не решился туда войти, уверил себя, что сделает это в следующий раз, вышел из дома.
Илья направился к военкомату, стараясь не думать ни о Лизе, ни о тех, кто наблюдает за ним из-за заборов и окон, ни о том, что точило самолюбие.
В военкомате все вроде бы было по-прежнему: парнишка выводил аккуратные строки в толстом журнале, Боровой говорил по телефону. На лице писаря Субботин прочитал: «Ну что, явился…», а Боровой, показалось, досадливо поморщился и лишь через силу пригласил сесть.
— Слушаю, — сказал он сухо.
— Я бы хотел прежде всего объяснить. — Илья посмотрел военкому в глаза и, чуть запнувшись, продолжил: — Объяснить, чтобы вы меня правильно поняли…
— Ничего объяснять не надо, — остановил Боровой. — Вы, как я догадываюсь, пришли работать, так? Если ваше желание искренне и продиктовано честными намерениями, мы увидим и оценим, если нет — тоже увидим и тоже оценим! И вы напрасно обижаетесь, — заметил Боровой, видя, как у Субботина нервно дрогнули губы. — На это тратить нервы нельзя, поберегите их для дела. И если вы не возражаете, приступим прямо сейчас.
Домой Субботин возвращался другой дорогой, хотелось не спеша и спокойно обо всем подумать. Послезавтра ему предстояло выехать в деревни уезда для мобилизации людей в Красную Армию. И хотя Боровой рассказал о многом, а завтра необходимо было ознакомиться с некоторыми директивами, Илья плохо представлял свою будущую деятельность и очень волновался, сумеет ли сделать дело так, чтобы не было потом стыдно перед собой и людьми, ему поверившими.
У ворот Илья столкнулся с незнакомой девушкой.
— Вы ко мне?
— Мне к Лизавете Дементьевне.
Илья вошел с ней в дом и, крикнув: «Лиза, к тебе!», прошел в свою комнату.
Лиза стремительно выбежала на зов. Взволнованное лицо ее побелело, когда она узнала девушку.
— Вам от батюшки, отца Сергия.
Лиза выхватила записку и в один миг пробежала ее глазами, потом, успокаиваясь, прочла медленнее. Наконец оторвалась от чтения:
— Эту записку отец Сергий вам передал сегодня?
— Сегодня. Передай, наказывал, барышне самолично.
— Значит, жив! — не выдержав, воскликнула Лиза. — Подождите меня, я скоро, — попросила она.
Лиза приняла решение сразу, без колебаний, как только прочла записку Добровольского, и теперь каждая минута отсрочки казалась ей безвозвратно потерянной. Она быстро переоделась, сложила в сумку самое необходимое, но на пороге задержалась: остановила мысль о родных. Но матери объяснять не хотелось, а брату — показалось опасным, и она оставила на столе записку о короткой фразой: «Обо мне не беспокойтесь», и убежала.
