— Надо собрать силы в один кулак. Хотя сил наших, — Боровой с досадой посмотрел на окно, — раз, два и обчелся. Из отряда Ильина в городе осталось восемь человек.
— А милиция? — Кукушкин обратился к Бирючкову.
Бирючков, не отвечая, взялся за телефон.
— Прохоровского! Как нет!.. Куда?
Лицо его побледнело, но он, сдерживая себя, приказал:
— Немедленно, со всеми людьми и всем имеющимся оружием — в Совет. — И повторил раздельно и. четко: — Не-мед-ленно!
Все смотрели на Тимофея Матвеевича, понимая, что произошла еще одна неприятность. Но она оказалась гораздо хуже, чем думали.
— На рассвете начальник милиции увел отряд из города, — тихо произнес Бирючков.
— Как? Куда?..
— Прохоровский получил сообщение о местонахождении банды Трифоновского и решил покончить с ней.
— Нашел момент. Оставил город без прикрытия!.. Да Это похоже на измену!..
Возмущение было велико и объяснимо. Бирючков поднял руку, успокаивая:
— Товарищи, поступок начальника милиции мы разберем позже. А сейчас надо действовать. Решительно действовать!
Боровой заторопился звонить в военкомат. Он едва успел отдать распоряжение, как в трубке что-то затрещало и смолкло. Новые попытки дозвониться ни к чему не привели.
— Станцию захватили или провода оборвали, — начал объяснять Боровой, а все подумали. об одном: «Лишь бы красногвардейцы и милиционеры сумели пройти сюда».
Между тем перед исполкомом росла крикливая и шумная толпа. Выкрики и угрозы пока не переходили в действия, но они были возможны и близки, хотя в это все-таки не верилось.
— А может быть, пошумят да разойдутся, — высказал кто-то предположение.
— Нет, если не остановить — не разойдутся! — ответил Бирючков, наблюдая в окно, как несколько человек направляли и сплачивали толпу. Они не выделялись открыто и явно, однако Бирючкову становилось понятным, что именно эти люди определяют настроение собравшихся.
Вдруг гомон несколько приутих: через торговую площадь к зданию исполкома шел отряд красногвардейцев и милиционеров. Их было мало — двенадцать человек, но, как всякая вооруженная группа, представляющая власть, заставила почувствовать если не испуг, то почтение.
Это длилось недолго. Едва вооруженные люди вошли в здание, оставив у дверей двух часовых, как в толпе вновь заволновались.
Несколько человек во главе с офицерами, смело вышли вперед, намереваясь ворваться в здание.
Часовые преградили дорогу, предупредив, что будут стрелять.
Этих слов словно ждали. Толпа взорвалась яростными криками.
— Стрелять! В народ стрелять! Бей их, братцы!
Камни ударили по стеклам, стенам, дверям.
Грохнули выстрелы, и красногвардейцы пали возле двери.
— Не стреляйте! — остановил членов исполкома Кукушкин. — Там женщины, дети! Я выйду, успокою людей.
— Это невозможно! — крикнул Бирючков. — Это верная гибель!
— Не посмеют. Меня знают рабочие.
— Опасно, Никанор Дмитриевич, — попробовал остановить Кузнецов, — там офицерье!
— Вот именно, — упрямо ответил Кукушкин. — Надо объяснить людям, на что их толкают.
Его появление в дверях оказалось неожиданным. Толпа смолкла в ожидании.
— Товарищи! — крикнул Кукушкин.
— Здесь тебе не товарищи! — ответил чей-то злой голос.
— Товарищи! — повторил Кукушкин, не обращая внимания на выкрик. — Я обращаюсь к вам, рабочие, бывшие солдаты, женщины. Оглянитесь, посмотрите, кто рядом с вами! Вот они — Субботин, Гребенщиков, Митрюшин, вот офицеры царской армии — те, кого мы с вами не добили в семнадцатом! Они толкают вас…
Договорить он не сумел: Гоглидзе и Смирнов выстрелили почти одновременно.
В ответ из окон грянул залп. Толпа отхлынула от здания, многие побежали, другие, найдя укрытие, достали оружие. Сразу запахло порохом и дымом.
Кузнецов стрелял плохо, к тому же глаза застилали слезы, и он все возвращался взглядом к лежащему на виду Кукушкину. «Почему я его не удержал? Ну почему?!» — твердил он, целясь в размытые силуэты.
Постепенно первая и самая острая боль стихла, и он стал прикидывать, сколько можно продержаться. «Людей мало, да и патронов тоже, — думал Николай Дмитриевич. — Если не придет подмога — плохо наше дело».
Кто-то тронул за локоть. Кузнецов оглянулся:
