— Да, — выдохнул Василий Поликарпович, не скрывая ликования, — сведения, полученные Дементием Ильичом, подтвердились. Отряд ускакал!
Субботин, покряхтывая от удовольствия и радости за себя и дочь, нетерпеливо-ожидающе посмотрел на Лавлинского.
— Обстоятельства складываются самым благоприятным образом. И я полагаю, что сегодня, сейчас, необходимо назначить день и час выступления.
Герман Георгиевич умолк. Все понимали, что от слов, которые сейчас прозвучат, будут зависеть судьбы и жизни очень многих людей. И их в том числе…
— Согласен с вами, — поднялся Гоглидзе. — Больше откладывать нельзя. — Ротмистр начал горячиться, хотя никто ему не возражал: — Оружие у нас есть, люди готовы поднять его по первому приказу, а большевики и без того слабы, теперь и вовсе остались ни с чем.
— Не забывайте о милиции, — подсказал Добровольский.
— Что милиция, какая милиция? — Гоглидзе засмеялся. — С какой-то бандой не может справиться, а что говорить о нас!
— И все-таки, ротмистр, стоило бы подумать о том, как избавиться от нее.
— А вот начнем и избавимся!
— Милицию тоже можно убрать из города, — сказал Лавлинский, — известно, что начальник милиции все силы направляет на уничтожение банды Трифоновского, ничто другое его не интересует. Поэтому если организовать нападение банды на какой-нибудь отдаленный волостной Совет, то начальник милиции бросится туда, как говорят в народе, сломя голову. Причем организовать нападение в самый канун нашего выступления…
— Это неплохо, — поддержал Гоглидзе. — А если поднять крестьян?
— Сложно, — возразил Лавлинский. — Они не подготовлены.
— А кто, по-вашему, разбил продотряд?! — начал опять горячиться Гоглидзе. — Да банде стоит только начать, а там… В конце концов, мы можем послать туда своего человека.
— Я готов выполнить эту миссию. А заодно и встретиться с Трифоновским, — твердо сказал Добровольский.
— Благодарю вас, штабс-капитан. — Гоглидзе встал, торжественный и суровый. — Итак, господа, час испытаний близок. Я предлагаю начать наше выступление послезавтра.
— Воскресенье… праздник, — произнес Субботин.
— В полдень, — уточнил ротмистр. — Сигнал: удары колокола Вознесенской церкви.
Гоглидзе и Добровольский ушли из дома последними. Пройдя несколько шагов, ротмистр произнес с раздражением:
— Вы знаете, почему опять не было Смирнова?
— Вероятно, предпочел общество какого-нибудь кабака нашему с вами.
— Напрасно шутите, штабс-капитан. Кто, как не вы, предложил мне приехать в ваш город, чтобы… ну вы понимаете, о чем я говорю… И вот один из нас, боевых офицеров, начинает заниматься черт знает чем… Нет, нет, не возражайте, я не ханжа, все прекрасно понимаю, но не в это же время, когда дорог каждый человек!.. Кстати, хотелось бы уточнить и кое-что о его отце.
— Что уточнять? — сухо сказал Добровольский, уязвленный словами и тоном ротмистра. — Петр Федорович наотрез отказался участвовать в нашей, как он выразился, «авантюре». — Но взглянув на лицо Гоглидзе, заторопился: — Неужели вы допускаете мысль, что он…
— Я все допускаю, — ротмистр шагал, уверенно глядя прямо перед собой.
И такая холодная и твердая решимость прозвучала в этой фразе, что штабс-капитану, который немало повидал и узнал, стало не по себе…
Направляясь в Загорье, Добровольский имел лишь один адрес: Гребенщикова Ивана Поликарповича, но его дома не оказалось, и штабс-капитану стоило большого труда доказать жене Гребенщикова, суровой и подозрительной, свои благие намерения. Наконец она объяснила, куда идти, предупредив:
— Прямиком по деревне не идите, чужого сразу заприметят.
Он поблагодарил и околицей добрался до нужного дома.
Иван Поликарпович отворил дверь не сразу. Добровольский повернул назад, когда его окликнули… Несмотря на полдень, занавески на окнах были наглухо задернуты. Гребенщиков, торопливо задвигая засов, объяснил штабс-капитану, что дом этот — свата, который подался в город, а сам он отсиживается здесь.
— Мы тут продотрядников малость пощипали. Небось слыхали? Ну вот… а как приспела к ним помощь, начали нас трусить — и пошло и поехало, люди наши кто где по углам попрятались. Через пару дней краснопузые ушли. Правда, несколько осталось, ну да это не беда. — И, посмотрев на Добровольского, спросил без обиняков: — А вы к нам на помощь или, может, наоборот, в нас нужда оказалась?
