Не верь тишине - страница 54

— И сколько вы намерены отдыхать?.. Да не кипятитесь вы, — остановил военком, видя, что Субботин готовится сказать что-то резкое. — Не мужчина, а какая-то кисейная барышня, ей-богу!

Можно было уходить, но что-то удерживало.

Стыд за несдержанность на мгновение притупил все остальные чувства. Илья извинился, опять сел на жёсткий стул, попросил разрешения закурить.

Парнишка влез в свои записи, мужественно делая вид, что не интересуется происходящим.

Телефон неожиданно резко зазвонил.

— Да… слушаю… Хорошо, Тимофей Матвеевич, сейчас буду.

Боровой опустил трубку, посмотрел на сумрачно курящего Субботина и неожиданно предложил:

— Не хотите ли пойти со мной?

Илья удивленно посмотрел на него.

— К председателю нашего Совета. Согласны?

— В гости или как? — Субботин раздавил в пепельнице папиросу, стараясь разобраться, какие чувства сейчас им владеют. Здесь были и досада, что пришел сюда, и желание узнать больше об этих людях, и далекая, лишь чуть обозначившаяся радость — предчувствие чего-то нового, готового изменить его жизнь, и тоска от неверия в это.

— Как вам сказать. — Военком собрал бумаги, сложил в тощую папку и прихлопнул ладонью. — Но, думаю, вам не повредит.

— Если не повредит… — с грустной иронией произнес Илья, и они вышли.

От военкомата до Совета оказалось пятнадцать минут спокойного хода. Весь этот недолгий путь Боровой пытался разговорить Илью, но это не удавалось, тот затворился в себя и, словно чего-то стесняясь, шел с видом человека, совершенно незнакомого со своим попутчиком.

Но военкома это не обижало. Он догадывался, в каком состоянии находится Субботин, и думал сейчас о том, как бы ненароком не отпугнуть его, не дать взыграть притихшему норову. Он знал таких людей: нерешительных в главном, но безрассудных в мелочах.

В небольшой комнате, приспособленной под приемную, Боровой попросил Субботина подождать и вошел к председателю.

Курносая девушка за столиком у двери спросила испуганным шепотом:

— Что случилось, Илья Дементьевич?

— А что должно случиться? — в свою очередь, спросил Илья.

— Вы меня не узнаете? Я Вера Сытько, Лизина подружка. Может, что домой передать?

— Передайте, — почти весело сказал Илья, — что их сын и брат живым не сдастся!

— Вы вот шутите, а того не знаете, что…

Но объяснить, чего не знает Илья, не успела: военком пригласил Субботина в кабинет.

Они поздоровались за руку, и Бирючков спросил без вступлений и предисловий:

— Товарищ Боровой рекомендует вас на работу в военкомат, согласны?

Все что угодно готов был услышать Илья, но только не это. Он растерянно посмотрел на Борового, перевел взгляд на председателя Совета, не зная, возмущаться тем, что так вот, с плеча, решают его судьбу, или радоваться, что появилась тропинка из тупика.

— Право, не знаю, — пожал он плечами. — Тем более что ни о чем подобном мы и речи не вели.

— То было полчаса назад, а в нашем деле это не так уж мало.

— Но ведь вы меня совсем не знаете!

— Кое-что нам о вас известно. Но мысль ваша мне понятна. — Он повернулся к Боровому, словно беря его в свидетели. Тот сосредоточенно поглаживал усы. — Безусловно, определенная доля риска есть.

— Но я объяснил господину… простите, товарищу Боровому, что политика меня не интересует и я не желаю иметь дело с оружием.

— До оружия пока дело не дошло, а политика… Мне бы не хотелось навязывать вам свое мнение, да это, по-видимому, и бесполезно, но все-таки присмотритесь вокруг. Но не взглядом равнодушного обывателя или обозленного на весь мир за собственные неудачи человека!

Бирючков, сам того не подозревая, коснулся самого больного места, но эта боль, к немалому удивлению, сейчас не причинила страданий.

— Благодарю за совет, — произнес Субботин без привычного вызова и иронии. — И все-таки согласиться вот так, сразу, не могу.

— И не соглашайтесь, — сказал Бирючков. — Скороспелые решения мало стоят. Подумайте, но не слишком долго. Время не ждет.

Илья простился, почти уверенный, что ненадолго.

Возле трактира близ фабрики русско-французского анонимного общества Трифоновский остановился. Трактир был не самым лучшим, но у него было два выхода, и хозяин больше дорожил пьяной щедростью гостей, чем уважением властей.