— Значит, теперь кузен Аллилуйя разбогатеет вместе со всеми своими аллилуйчиками. Отлично. А что с остальными деньгами? Неужели отойдут Короне?
— Нет. Если только Мэри Уиттейкер не составила завещания в чью-то пользу, деньги переходят к ее ближайшему родственнику, кажется двоюродному брату. Его фамилия Олкок. Парень вполне порядочный, живет в Бирмингеме. То есть, — на лице Паркера отразилось мучительное сомнение, — если кузенам вообще что-нибудь перепадает по этому проклятому закону.
— Думаю, с двоюродными братьями полный порядок, — успокоил его Уимзи. — Хотя где в наше время встретишь полный порядок? Нет, какого черта, должны же родственники иметь хоть какой-то шанс? Нельзя так подрывать священные устои семьи. Однако мне греет душу, — продолжал он, — что хоть кто-то выиграет от этой гнусной истории. Представляешь, звоню я этому типу, доктору Карру, так он хотя бы ради приличия проявил интерес, не говоря уж о благодарности. Где там! Для него, дескать, это не новость. Выразил надежду, что мы не станем больше копаться в грязном белье. Он получил обещанные деньги от дядюшки, обосновался на Харли-стрит, так что скандалы ему теперь ни к чему.
— Мне этот зануда никогда не нравился. Жаль только сестру Филлитер.
— Можешь ее не жалеть. Я не утерпел, сунул нос в их дела. Надо думать, доктор Карр теперь слишком большая шишка, чтобы жениться на медсестре. Во всяком случае, помолвка расторгнута. А я-то тешил себя надеждой сыграть роль Провидения для двух достойных молодых людей! — с пафосом добавил Уимзи.
— Бедняга, не повезло тебе. Зато для девушки все хорошо кончилось. Нет, это слишком! Опять звонят! Какого дьявола? У них там что, потоп в Ярде? Артобстрел в три часа ночи? И кто только соглашается работать в полиции? Да, слушаю. Что? О Господи! Хорошо, приеду. Вот и все, Питер.
— Всё? Что все?
— Самоубийство. Удавилась простыней. Мне надо ехать.
— Я с тобой.
* * *
— Если Зло когда-либо принимало человеческий облик, то вот оно, перед нами, — негромко сказал Паркер, глядя на застывшее тело Мэри Уиттейкер, ее распухшее лицо и глубокую красную борозду на шее.
Уимзи скорчился на стуле и ничего не ответил. Его бил озноб и мучила тошнота. Было невыносимо слушать, как Паркер и начальник тюрьмы отдают распоряжения, обсуждают происшедшее. Казалось, это никогда не кончится, их голоса будут звучать вечно.
Когда они собрались уходить, пробило шесть часов. Лорд Питер с содроганием подумал, что если бы Мэри Уиттейкер дождалась ужасного черного флага, поднятого в ее честь, то ударов было бы восемь.[97]
Наконец ворота с лязгом захлопнулись за ними. Снаружи царил адский холод, с небес лило. Июньское солнце давно взошло, но друзей окружала какая-то призрачная мгла. Одинокий бледный луч с трудом пробивался сквозь нее, еле освещая опустевшие улицы.
— Боже, что это? — с трудом выговорил Уимзи. — Конец света?
— Да нет, — ответил Паркер. — Солнечное затмение.
