Нонна пробивается вперед и сквозь части женских тел различает маленького, с зализанными назад волосами, похожего, согласно фамилии, на грызуна, совладельца журнала Хомякова — бывшего майора Вооруженных сил. Он-то ей и нужен. Финансами заправляет он. Но навстречу поднимается другой совладелец журнала, сексолог и сибарит Дроздов, а он только по части идеологии.
— Нонночка, душа моя. Вот кого я мечтаю увидеть на фотографиях в нашем журнале! Как вы провели ночь, дорогая? Спрашиваю как сексолог.
— Прекрасно провела, видела вас в ночном эфире. Вы какую-то чушь несли про интимные прически.
— Да полноте… Эфир — залог земной славы.
— Она быстро проходит. Вы не знали?
Дроздов смеется, а Нонна сохраняет ледниковое спокойствие. Она пришла за деньгами. В России это исключает кокетство.
— А что здесь происходит? — тем не менее, спрашивает Нонна.
— Хомяков пригласил девиц фотографироваться, но наш прежний фотограф не пришел, потому что Хомяков не заплатил ему за предыдущую съемку. А новый фотограф впервые имеет дело с обнаженкой. Он забился в дальнюю комнату и не выходит. Девицы здесь всю ночь. Требуют прибавку к заработной плате, и поэтому их даже разогнать невозможно. Хомяков денег не дает по причине того, что они тусовались тут всю ночь и пили наш коньяк, а вовсе не позировали в игривых позах.
Дроздов вплотную подступает к Нонне:
— А вы как думаете, платить или не платить? Нонна отстраняется, но спиной упирается в какую-то девицу. Девица нервно оглядывается, словно в переполненном вагоне метро.
— Простите, — говорит Нонка девушке, а потом и Дроздову: — Простите.
Но сексолог — опытный ловелас:
— Ну только одна фотография… Ваш роскошный бюст…
Нонна переходит к угрозам:
— Потребую прибавку к заработной плате.
Дроздов ей грозит коротким пальчиком:
— Дорогая, а вы продажная женщина. Я знал, что все женщины в душе продажны. Нонна Владимировна, это вас возбуждает?
— Мне кажется, это вас возбуждает.
Девицы неожиданно начинают петь, а из человеческой «кучи-малы» раздается истошный вопль Хомякова:
— Нонна, вы здесь? Е-мое, Нонна, спасите меня! Вы главный редактор или кто?
Нонна перекрикивает девичий хор:
— Зарплату за прошлый номер!
Хомяков страдальчески заламывает руки.
— Хорошо…
По рукам девушек, на живой волне, от Хомякова к Нонне приплыла тоненькая пачка долларовых купюр.
Соня, архитектор, несколько рабочих и сам незадачливый заказчик, любитель экзотических животных Боря оторопело смотрят на то, что осталось от спальни. То, что вчера было роскошным потолком, еще не полностью готовым, но все-таки уже вполне эрмитажным, сегодня представляло собой руины на полу и кровати. Масштаб бедствия усугубляется тем, что из-за этого надземного толчка сорвало трубу и теперь дымящиеся глыбы бывшего потолка покоились в воде.
Соня, архитектор и рабочие смотрят на пол, прикидывая, какая работа им предстоит, а Боря глядит наверх. Архитектор нервно покашливает.
— Борис Михайлович…
Боря продолжает рассматривать дыру в потолке.
— Боря… — зовет Соня.
Но Борюсик не реагирует. Пролетариат первым чувствует грядущую бурю и торопится уйти от ответственности.
— Софья Викторовна, мы пойдем? — спрашивает самый смелый — Виталка.
— Внизу подождите, — коротко приказывает Соня.
Рабочие спешат к выходу. Нависает пауза, готовая обрушиться хозяйским гневом, равным по мощи рухнувшему потолку. У Сони сдают нервы:
— Боря, что ты туда пялишься, как будто хочешь обнаружить звездное небо и нравственный закон?!
Боря опускает на нее полные крови глаза.
— Чтобы завтра было так же, как вчера!
— Боря, ты в своем уме?! Я ведь ни в чем не виновата!
— Ты меня поняла?! А послезавтра чтоб было так, как никогда! Потому что если через два дня я не увижу положительной динамики, то ты увидишь такой нравственный закон — суровый и справедливый!
— Боря, что ты говоришь, Боря? Ты только вчера спал со мной здесь!
— Я не спал. Я кувыркался.
Боря выходит из комнаты. Остановившись в пустом дверном проеме, он оборачивается:
— Я же не виноват, что у твоего умного не стоит…
Соня швыряет в стену кусок гипсовой лепнины. Отведя таким образом душу, она решает оценить степень ущерба. То, что от этой работы не будет прибыли, уже совершенно ясно. Главное теперь — подсчитать убыток, чтоб понять, сколько и у кого занимать денег. Но у Соньки всегда не как у людей. Вместо того чтобы на клочке обоев начать умножать и вычитать, она достает из грязной жижи пустое ведро и трясет им, угрожая обвалившемуся потолку или той силе, которая обрушила его. И неожиданно по-бабьи голосит на блатной мотив:
