Я захожу в клетуху Берю. Сначала я думаю, что дал маху и попал в комнату японца, но знакомый для моих евстахиевых лопухов храп подсказывает мне, что я не ошибся. С интересом склоняюсь над кроватью Амбала. Толстяк поменял цвет кожи. Он стал насыщенно канареечно-желтым. Я бужу его, и он улыбается мне.
— Как ты себя чувствуешь? — беспокоюсь я.
— Ништяк! — зевает Берю.
— У тебя не болит печень?
— Чего это ты? Какого ляда она должна у меня болеть?
— Да потому что ты желт, как тропический понос, дружище!
Он встает и, яростно почесывая самую неблагородную часть своей демократической фигуры, направляется созерцать свою афишу в зеркале ванной. От этого его бросает в дрожь.
— Что это со мной?
— Это вчерашний спирт для примуса. Своей желтизной ты полностью обязан ему.
Это его не очень волнует.
— Может быть и так. Теперь я не буду бросаться в глаза. Чтобы позволить себе желтизну, нужно жить в Японии. Так что, нет худа без добра.
— И всё-таки не мешает свистнуть лекаря!
— Ты думаешь?
— Да, так будет лучше. Я звоню администратору и прошу прислать к нам лучшего тубиба15 квартала. Он не заставляет себя долго ждать.
Это маленький фруктик с бородёнкой похотливого козла, тощий, как велосипедная спица, и отягощенный очками в золотой оправе.
Пока он осматривает моего собрата, я спускаюсь взять интервью у портье. Показываю ему конверт, найденный в кармане Фузи Хотъубе и прошу его перевести с японского. Парень нежно теребит мочку уха (вы, наверное, догадались, что этот жест означает у японцев высшее интеллектуальное напряжение).
— Это не по-японски? — спрашиваю я.
— По-японски, но…
— Но…?
— Это старо японский. Я не очень-то понимаю… Сейчас так уже не пишут иероглифы и…
— Но он не так уж и стар, так как на этом конверте наклеена марка!
— К сожалению, я не в силах помочь вам, месье. Но вы можете проконсультироваться у букиниста на соседней улице. Он торгует старинными книгами и, может быть, сможет помочь вам.
Я благодарю футцана, даю ему чаевые и поднимаюсь узнать, как идут дела у Берюрье. Выходя из лифта, я слышу вопли, стоны, удары… Они исходят из комнаты Толстомясого. Я сломя голову врываюсь в номер.
Какой спектакль! Доктор плавает на четвереньках посередине комнаты в разодранной рубашке, с порванным галстуком и без рукава на пиджаке. Под его правым глазом синеет огромный фонарь, очки превратились в две кучки стекла с торчащим из них концом золотой проволочки, наподобие хвостика от пробки с бутылки шампанского.
Громила, более желтый, чем его жертва, мечется по комнате, потрясая своими кулаками ярмарочного бойца.
— Что здесь происходит? — удивляюсь я.
Мой компаньон брызжет слюной:
— Что это за страна, где тубибы — додики?!16
Он подлетает к доктору и лягает его под ребра своим копытом. Тот стонет. Мне приходится срочно вмешаться.
— Прекрати, Толстяк! Объясни, в чем дело!
— Ты же не знаешь, какую мерзость предлагал мне этот удод! И это мне, Берюрье! Как будто я похож на такого! Разве по мне не видать, что я — нормальный мужчина?! Что мои нравы заодно с природой, а не против, а? Я тебя спрашиваю!
— Успокойся! Что он тебе сказал?
— Это настолько гадко, что я не осмеливаюсь повторить это даже тебе, Сан-А, хоть ты — мой друг до гроба!
Поняв, что мне так и не удастся ничего вытянуть из этой псины, я склоняюсь над врачом.
— Что случилось, доктор?
— Я хотел сделать ему акупунктуру, — лепечет несчастный.
— Ты слышишь? — визжит Толстяк. — И он еще осмеливается повторять это! Подумать только, что у японцев такие замашки! Чего стоит один их флаг — красный кружок на белом фоне! С ними все ясно! Это даже не эмблема, это целая программа!
Я спешу объяснить Толстяку, что такое акупунктура. Он слушает, фыркает, произносит «Ну, ладно!», а затем взрывается снова:
— Я плачу тубибу не за что, чтобы он вгонял мне иглы под шкуру! Убери отсюда этого поганца! Я лучше приму аспирин.
Теперь остается самое сложное — успокоить тубиба и помешать ему обратиться за помощью к нашим японским коллегам. Я сочиняю для него роман о нервном расстройстве Берю и сую ему пригоршню долларов. Он прихлопывается и, наконец, причитая, убирается восвояси. Через секунду за дверью раздается дикий вопль.
