Не служил бы я на флоте… - страница 73
Кренкель смотрел на маузер, сдерживая дыхание. Больше всего ему хотелось стащить незаметно какой-нибудь винтик и поглядеть, как Иван Дмитриевич рехнется, не отходя от своей тряпочки, когда маузер не соберется. Но это было невозможно: в 38 году такое могло быть расценено не иначе как политическая диверсия – умышленная порча оружия начальника экспедиции и секретаря парторганизации. Десять лет лагерей Кренкелю представлялись чрезмерной платой за удовольствие. Он подошел к вопросу с другой стороны. Зайдя к Папанину в его обязательное оружейное время, перед сном, он с ним заговорил, отвлекая внимание, – и украдкой подбросил на тряпочку крохотный шлифованный уголок, взятый у ребят в слесарке ледокола. И смылся от греха.
Оставшиеся пять суток до Ленинграда Папанин был невменяем. Представьте себе его неприятное изумление, когда, собрав маузер, он обнаружил деталь, которую не вставил на место. Он разобрал его вновь, собрал с повышенным тщанием – но деталь все равно оставалась лишней! Ночь Папанин провел за сборкой – разборкой маузера, медленно сходя с ума. Необъяснимая головоломка сокрушала его сознание. Он опоздал к завтраку. Все время он проводил в каюте. И даже на встрече – беседе с экипажем, рассказывая об экспедиции, вдруг сделал паузу и впал в сосредоточенную задумчивость. Сорвался с места и ушел к себе. В помрачнении он собирал его и так, и сяк, и эдак. Он собирал его в темноте и собирал его на счет. Из-за его двери доносилось непрерывное металлическое щелканье, как будто там с лихорадочной скоростью работал. Судовой врач поил его валерьянкой, а капитан «Красина» – водкой. Команда сочувственно вздыхала – вот каковы нервные перегрузки у полярников! В последнюю ночь Кренкель услышал глухой удар в переборку. Это отчаявшийся Папанин стал биться головой о стенку. Кренкель сжалился и постучал в его каюту. Папанин в белых кальсонах сидел перед столиком, покрытым белой тряпочкой. Руки его с непостижимой ловкостью фокусника тасовали и щелкали деталями маузера. Запавшие глаза светились. Он тихо подвывал. «Иван Дмитриевич, – с неловкостью сказал Кренкель, – не волнуйтесь. Все в порядке. Это я просто пошутил. Ну – морская подначка, знаете…». Взял с тряпочки свою детальку и сунул в карман. Бесконечные пять минут Папанин осознавал услышанное. Потом с пулеметной частотой защелкал своими маузеровскими частями. Когда на место встала обойма с патронами, Кренкель выскочил к себе и поспешно запер дверь каюты. Команда услышала, как на «Красине» заревела сирена. Ревела она почему-то откуда-то из глубины надстройки, и тембр имела непривычный, чужой.
На всю оставшуюся жизнь Папанин люто ненавидел Кренкеля за эту шутку; что обошлось последнего дорого. Кренкель, утеряв на Северном полюсе всякий вкус к коллективным зимовкам и вообще став слегка мизантропом, страстно при этом любил Арктику и вынашивал всю жизнь мечту об одиночной зимовке. И за всю жизнь получить разрешение полярного руководства на такую зимовку он так и не смог. Папанин, будучи одним из начальников всего арктического хозяйства, давал соответствующие отзывы и указания.
Сам же Папанин, однако, резко излечился от ненормальной интимной нежности к легкому стрелковому оружию; а проклятый маузер просто видеть больше не мог – слишком тяжелые переживания были с ним связаны. И как только, вскоре после торжественного приема папанинцев в Кремле, был создан в Ленинграде Музей Арктики и Антарктики, пожертвовал туда в качестве ценного экспоната свой маузер, где он пребывает в полной исправности и поныне, в соседстве с небольшой черной палаткой.
Недавно со мной произошел похожий случай. Поехал я в МВД, перерегистрировать свой помповый дробовик. Оружие положено перевозить в разобранном состоянии, так что я отсоединил ствол, снял затвор – деталей там немного, а мелких нет совсем – замотал все хозяйство мешковиной, и отправился предъявлять. В процессе сверки номеров ствола, сверток упал. Собрал я рассыпавшиеся части оружия, и уехал. А дома обнаружил незнакомую пружину. Странно, что ни разу до того при разборке ружья я ее не видел, но что-то она определенно напоминала. Попытки пристроить ее куда-нибудь, успехом не увенчались. Позже с братом, мы учинили ружью полную разборку – места пружине не находилось. Собрали, проверили на даче – все семь патронов отстрелялись без проблем. Но все же, я нашел источник зловредной пружины. Она оказалась от ручного пулемента Дегтярева.
