Сверху ему хорошо были видны палатка и костер, излучина ручья. И кругом — зелено-голубое лесное море, безбрежное и спокойное. С соседней ели на него удивленно смотрела белка. Леня подмигнул ей и чуть было не зачирикал как воробей, обманувший страшную кошку.
Вот они! Бегут. Впереди Косой с карабином, сзади боязливо пыхтит Чиграш. Лихорадочно переворачивают вещи в палатке, шарят в кустах, озираются. В воздухе висит приглушенная ругань — злая Косого, испуганная Чиграша. Косой не выпускает из рук карабин, вскидывает его на каждый шорох.
— Проспал, сволочь! — шипит он на Чиграша. — Выследили нас! На мушку взяли — вся любовь.
— Да я-то что? — нервно поглядывая по сторонам, оправдывается Чиграш. — Ты уж совсем… Да, может, это и не менты вовсе. Может, это кловун наш шутит. Оклемался и скрал ружье, шалит.
— Скрал… Сдох он давно, дубина. Все береглись, не шли на мокрое, а его, считай, мы порешили. Собирай барахло — смываемся.
Они торопливо покидали вещи в сидора, сорвали палатку, скомкали со и, не загасив костра, дернули в лес.
Леня соскользнул с дерева и осторожно двинулся за ними.
Напуганные загадочным исчезновением карабина, Косой и Чиграш в панике неслись по лесу, как обезумевшие лоси, стремясь поскорее оторваться от возможных преследователей. Поспешая за ними, Леня, однако, головы не терял, погоней не увлекался. Косой хитер и осторожен, он, подозревая слежку, не будет долго гнать вслепую, захочет разобраться в обстановке, сориентироваться и сбить со следа тех, кто идет по нему. Поэтому, зная, какого направления они будут неизбежно придерживаться, Леня рванул в обход, и, не таясь, побежал сначала по дуге, а потом наперерез, чтобы обойти их, опередить и вновь оказаться у них на пути.
Бежал он быстро, но сторожко и расчетливо. Важно было не только не упустить их, но и не попасть в засаду. Он дважды пересекал дорогу (здесь можно было бы подождать, остановить первый же грузовик, но об этом он даже не подумал), перебегал, разбрызгивая холодную воду, ручьи, спускался, взбирался, обходил и наконец нашел нужное и удобное место — почти голую неровную скалу — и залег за ней.
И вовремя! Не успел он еще отдышаться, как увидел, что невдалеке колеблются кусты, качнула верхушкой молоденькая елочка, взлетела какая-то вспугнутая птаха и на прогалину перед самой скалой стремительно, будто их вышибли, вырвались Косой и Чиграш. Они замерли на мгновенье, оглядываясь, свернули в сторону и, попетляв среди камней, залегли лицом к своему следу, словно загнанные хищники, подстерегающие ранившего их охотника.
Между тем ползущая по краю леса туча, похожая на огромную черную птицу, выбросила к ним свое крыло. Быстро, почти сразу, стало темнеть, вдали нехотя, но сильно не гремело. Тут же туча-птица крыло свое подобрала, успев только сбросить с него, как старые перья, немного капель дождя, и плавно полетела стороной, снова выпустив на небо солнце. И в воздухе, промытом этими сильными каплями, стало все так четко и ясно видно, будто специально для Лени, лежавшего на самом краю скалы.
Искушение было слишком велико, чтобы ему противиться. Его враги лежали прямо под ним — открытые, спиной к нему — и деваться, если что, им некуда. Косой напряженно смотрел вперед, сжимая шейку приклада, готовый защищаться и нападать. Чиграш уткнулся мордой в мох, казалось, даже не дышал.
Леня выдвинул вперед карабин, приложился и поймал на мушку сначала широкий зад Чиграша, а потом туго обтянутую прожженным ватником спину Косого. Если стрелять, то в него первого. Чиграша он не боялся — с ним, глупым и трусливым, Леня справился бы один на один.
Велико было искушение… И ведь, главное, наказания он скорее всего не понесет. Даже если найдут их трупы в тайге, проведут следствие — что можно доказать? Леня так запуган ими, так измучен, что вряд ли можно всерьез предположить, что он к этому причастен, что способен на убийство. А если все-таки докажут, то наказание будет не слишком суровым. Положим, он сделал попытку задержать преступников (он даже обязан это сделать) — не вышло, и, защищаясь, он убил их. Это всегда можно понять и по-человечески, всегда учитывает и закон. Положим, они даже сами напали на него — ведь, по сути, так и было — опасность вполне реальная, значит, и он мог всеми мерами защищать свою жизнь.
