— Так что, Свирин нашелся?
— Ищем. Дело в том, что...
— Вы действительно видели Свирина два часа назад? — впрямую спросил Демин.
— А что?
— Вот тебе и на! Вы сказали, что видели Свирина около часа назад. Прошел еще час. И я снова спрашиваю — вы его видели?
— Разумеется. Не будете же вы утверждать, что дисциплина у нас на производстве такова...
— Именно это я и буду утверждать в частном определении. Послушайте меня внимательно. В городской больнице без сознания лежит человек, который, по некоторым предположениям, и есть Свирин.
— Не может быть! Какое горе!
— Перестаньте кривляться. Ни мне, ни ему ваше сочувствие не требуется. Нам нужен человек, который бы хорошо знал Свирина. Необходимо провести опознание. Присылайте такого человека. Дайте ему машину, и пусть он по дороге захватит кого-нибудь из родственников Свирина. Если, конечно, вы его не видели два часа назад...
— Возможно, я ошибся и это был вовсе не Свирин... Дело в том, что мне показалось...
— Мы договорились?
— Да, да, я сам выезжаю! Такая беда, такая беда... Он живет недалеко, со своей теткой, мы приедем вместе.
— Жду вас с нетерпением! — сказал Демин и положил трубку.
Начальник строительного управления прибыл ровно через сорок минут. На заднем сиденье машины сидела пожилая женщина с распухшим от слез лицом. Когда из подъезда вышел Демин, посмотрела на него со смешанным выражением надежды и опаски, словно от следователя сейчас что-то зависело. Сам начальник сидел за рулем. Это был плотный, краснолицый человек. Место рядом с ним было свободно.
— Здравствуйте. — Демин сел и захлопнул дверцу. — Давайте знакомиться... Валентин Сергеевич.
— Борис Иванович. А это тетя Свирина...
— Ваша фамилия Свирина? — Демин обернулся.
— Нет, я — Чолобова, а Свирин — племянник мой, вместе мы живем...
— Эту ночь он был дома?
— И не появлялся... Как ушел на работу вчера, так и нет до сих пор.
— Вот так, Борис Иванович, — заметил Демин.
— Наверно, я поступил легкомысленно, сразу заверив вас в том, что видел Свирина... Искренне сожалею о недоразумении.
— Так это было недоразумение? А мне почему-то показалось, что это называется полным развалом дисциплины на предприятии.
Начальник выехал со двора на улицу, пристроился в лоток движения и, лишь остановившись перед светофором, нарушил молчание.
— Может быть, говорить о полном развале дисциплины и нет оснований, а вот о частичном... — Он усмехнулся невесело, увидев зеленый свет, тронул машину. — Ремонтно-строительное управление, должен вам заметить, не самое престижное предприятие города. Сказать, что народ прямо ломится к нам в погоне за большой зарплатой, хорошей специальностью, уважаемой профессией... Нет, этого сказать нельзя. И пьяниц мы встречаем если и не с распростертыми объятиями, то довольно радушно. Если он в неделю прогуливает один день, мы считаем, что это неплохой работник. Если он прогуливает два дня, мы его журим, беседуем с ним, можем даже премии лишить. Если же он прогуливает три дня в неделю — это недопустимо, мы стараемся избавиться от такого работника.
— К какой же категории относится Свирин?
— К первой. Он был хорошим работником...
— Был?! — вскрикнула женщина на заднем сиденье.
— Но ведь он в больнице, хворает... Следовательно, можно сказать, что был... — сокрушенно проговорил начальник.
Женщина ничего не ответила. Вжавшись в угол машины, она поднесла мокрый комочек платка ко рту и невидяще уставилась в окно.
Так и не проронив больше ни слова, они приехали в больницу.
— Женщина умерла, — сказал главврач, отведя Демина в сторону.
— Есть какие-то предположения?
— Зачем вам предположения, Валентин Сергеевич. Завтра после вскрытия дадим обоснованные выводы, на которые можно опереться в вашей сложной и небезопасной работе.
Чолобова медленно вошла в палату, остановилась. Она увидела совсем не то, что ожидала, — на кроватях лежали перебинтованные люди, и не видно было ни их лиц, ни рук. Решившись, подошла к одной кровати, к другой, беспомощно оглянулась на Демина и главврача, остановившихся в дверях.
— Как же быть... Я не могу сказать наверняка... Может быть, одежда осталась?
