Не одна во поле дороженька - страница 7

Шрифт
Интервал

стр.

Главная опора земли, соль ее — Стремновы, Елагины, Родион Петрович, Новосельцев, Невидов, Стройков. Их судьба оказалась тесно сплетенной с жизнью врагов новой России братьев Ловягиных, их трактирщика Малахова, их бывшего раба Астафия Желавина — человека сложного, своеобразного «философа», чья жизнь стянута таким тугим узлом, что развязать его свыше сил человеческих — только разрубить. Мечты Ловягиных о бриллиантовом рае за рубежом заражают, словно злейший вирус, и оказываются столь же смертоносными. Их действия втягивают в свою орбиту самых разных людей. Но и Ловягины все-таки не могут избыть в себе тоску по родной, заповедной красоте земли русской, столько им отдавшей в былые годы.

Красота эта разлита в деревенском быте: можно перечитывать, как стихи, описание пятистенки, выбеленной печи, горницы, подсиненных занавесок и всякой утвари, обычной в крестьянской семье. Каждый обыденный предмет нехитрого уюта увиден писателем таким восхищенным взглядом не случайного тут человека и нарисован такими теплыми, яркими красками, что возникает особая радость: вот оно, истинное, чистота и опрятность, естественная красота во всем — от образа жизни, работы, походки — до мыслей и тончайших душевных движении.

Из прошлого тянутся нити в сегодняшнюю жизнь героев, их предыстории, воспоминания возвращают нас в предреволюционную Россию.

Опорой сюжета становятся два исторических предгрозья: меж ними — два десятилетия, прожитые за рамками романа, цепляют памятью и постоянным стремлением персонажей разобраться, постичь, объяснить жизненные противоречия. Но если первое предгрозье обернулось грозой для братьев Ловягиных да их верных лакеев, чью жизнь круто изменила революция, то второе предгрозье — главное время романа — воспринимается как передышка, недолгий свет любви, добра, свободы, исконных сельских работ — перед тягчайшим народным испытанием. И таким счастьем вспоминается каждому в первый же год войны эта предвоенная жизнь! В полноте и ясности дней последней мирной жатвы, уборки урожая, в красочной радости успеньева дня нет-нет да и вздрогнет от недоброго предчувствия чья-то душа. То в случайной встрече с идущим от западной границы польским эшелоном, где так непосредственно раскрывается щедрое и верное сердце юной Катюшки, то в молитве старой Гордеевны о детях у святого ключа, где на стволе сосны «подревневшая плашка с ликом богоматери» словно ждет чего-то «с бесстрашным смирением».

«Не отними волю и хлеб у детей моих. …Дай им счастья и, если уж взять негде, счастья-то, от меня возьми все до последней капельки да брось беде. Пусть отлетит от них беда», — так молит судьбу старая крестьянка.

В атмосфере предгрозья живут, отдавая силы, душу и мысли родной земле, Стремновы и Елагины. Против них — жестокие ловягинские традиции, страшные люди, воспитанные в тех традициях. Бывший трактирщик и его банда рисуются мрачными красками, тут много загадочного, разные таинственные «гости», маски. В этой линии романа, где писатель докапывается до самых темных закоулков человеческой души, особенно явственна леоновская школа. Она и в самих психологических характеристиках, в стилистике некоторых эпизодов: смерть Опалимовой, сцены в трактире, диалоги Викентия с «гостем» о власти, богатстве, жизни и смерти.

Но в смутных, противоречивых рассуждениях «бывших людей», мечущихся в поисках упрятанных сокровищ, главным все-таки является неистребимая любовь и тяга к земле; потребительская, и хищная — у Викентия Романовича и печальная, безнадежная в поздних прозрениях, в последних вспышках угасающей человечности — у Антона Романовича, когда он в поверженной Польше, услужая фашистам, встречается с сыном Павлом и рассказывает о прадеде Хрисане, боровшемся в 1812 году против захватчиков и казненном ими, вспоминает крестьянскую семью, куда отдавал Пашеньку «в ученье», чтоб русский дух «не изветрился»… Антон Романович, живущий за границей, не верит в победу гитлеризма уже в 1941 году. Русь для него непобедима и светла. В последних признаниях старого Ловягина, в его рассказах о талантах российских — во всем диалоге с Павлом ощутимы как бы два измерения. Раздумывая над конкретными вопросами сына, он размышляет об исторической судьбе Родины, об ее миссии:


стр.

Похожие книги