«Только бы вырвать его оттуда, — подумала Стеша. — А там в лес, к своим».
Дракин окликнул ее, нагнал.
— Боишься идти к нему? Что ж, уговорить его мы и сами можем. Не видела, как в комендатуре распинают? Я тебе, хочешь, покажу, только в щелочку заглянешь. Жутко на это глядеть, особенно ночью, при лампе.
— Пойду, — ответила она.
— Давай, Стеша! Нас немцы землей не обидят — жить будем. Завтра бумагу тебе к Тимофею выправлю, и возьмешь подписку с него.
— Какую подписку?
— А что он по убеждению своему пришел к нам на борьбу с коммунистами… Подписка у нас — и он дома. Кровью подпишется. У нас это строго. Утром заеду за тобой, прокатимся до комендатуры. Погодка, кажись, хорошая будет.
Поставив ведра в сенях, Стеша заторопилась, ослабевшими вдруг руками завалила щеколду на двери.
«Дай опомнюсь… Господи! — Она заметалась по избе, искала платок. — Как бы к страже подладиться, успеть, пока подписку не взяли».
В наброшенном на голову платке Стеша стала на колени перед порогом и подняла половицу. Холодом и плесенью потянуло из черноты. Открыла присыпанную землей тряпицу. Поднесла ее к свету и развернула. Вот и кольцо, и крестик, завощенные тусклинкой, и лишь чуть потерла меж пальцев — засияло золото.
Кольцо от матери осталось, а крестик Стеша давно, еще девчонкой, на берегу реки нашла. В кулачонке и принесла домой.
«Стража от золотца не откажется. А ну как и меня в болото пихнут, — задумалась. — Что делать? Загубил, загубил».
Она спешила. Был давно вечер — темно, а до Веригина верст шестнадцать еще. Шла возле дороги среди елей и сосен; в мягких мхах ноги тонули, запрудой вставали малинники, под которыми гнил бурелом и были ямы; осторожно, не поскользнуться бы на замшелых камнях; перебиралась через лесные ручьи.
Раз ей показалось, что не туда идет. Выглянула из леса и увидела за одинокими березами луговую низину и разваленный мост через ручей. Место знакомое.
Трава в низине была некошеная, по грудь, холодная от росы, тонко заскрипела, когда Стеша, будто окунувшись, пошла сквозь некось, распутывая и разрывая у горла стебли. Остро, как косой, резанула по шее осока. Стеша остановилась — по траве метнулся какой-то свет. Надо бежать! Но она сдержала себя, глядела с бьющимся сердцем на дорогу. Свет двигался, приближался… Вот всплыла ослепительно сверкавшая фара, перед которой двигалось что-то черное.
Люди! Их было много — целая колонна, а над ней в мертвенно-голубом свете дымилась пыль.
Колонна спустилась к ручью, который тек под разваленным мостом. Плеск воды — и вдруг грохочущие выстрелы и крики:
— Хальт!.. Хальт!..
Шагах в пяти от Стеши прошелестела трава: кто-то пробежал, дыша с хрипом и стоном.
Сейчас будет погоня здесь. Куда деваться? Стеша заметалась.
Не помнила, как очутилась в лесу. Было тихо.
4
Веригино — небольшое село. Стояла тут когда-то под соснами на бугре сплавная контора, а вокруг — десятка полтора изб с приткнутыми к крышам баграми. Скрещивались тут две дороги, за которые был упорный бой, — все теперь здесь разбито и сожжено, и даже сейчас тянуло гарью, а из брошенных окопов зловонило: забега́ли туда немецкие солдаты. Много их ехало и проходило через это село — мимо свежерубленой избы комендатуры, за которой стояли среди пней три креста с надетыми на них касками.
Она подошла к Веригину на исходе ночи. Звезды поблекли и поредели, было знобко. На площади — расплывчатые огни машин и чужая крикливая речь.
Стеша выбралась за село — к болоту, про которое говорил Дракин. И здесь немцы галдели возле машин, съехавших под уклон на скрипевшую на болоте стлань. Где искать Тимофея?
Долго стояла в орешнике у дороги.
Внезапно прямо над головой пролетел самолет. В тумане на болоте в нескольких местах плеснулось с грохотом пламя.
«Это же наш самолет», — поняла вдруг Стеша. Мимо пронеслась телега. Мальчонка нахлестывал коня. Завернул в орешник — и вовремя: раздался взрыв на дороге.
— Эх, мажет! — сказал мальчонка и, нисколько не удивившись, посмотрел на Стешу.
Узнала она от парнишки, что были тут пленные — стлань ладили через это болото, а вчера их угнали, куда-то на Велижки. Так она же ночью видела эту колонну. Значит, там и Тимофей был!
