Поэтому, только удостоверившись, что Ким далеко, я подвинулся поближе к Хойту и негромко сказал:
— Могу задать вам один вопрос?
Он не ответил, подарив взамен один из самых своих скептических взглядов.
— Хотелось бы знать… — Я осекся. — Хотелось бы знать, какой вы увидели ее.
— Увидел ее?
— Я имею в виду, когда вошли в морг.
Что-то случилось с его лицом. Как будто по монолитной стене вдруг побежали трещинки.
— Ради всего святого, зачем тебе знать?
— Просто я часто думаю об этом, — промямлил я. — Особенно сейчас, в годовщину…
Хойт вскочил и вытер ладони о штаны.
— Хочешь выпить?
— Не откажусь.
— Бурбон годится?
— Вполне.
Он прошел к старенькому бару, стоявшему у камина и, таким образом, около фотографий. Я отвел взгляд.
— Хойт, — окликнул я.
— Ты врач, — отозвался он, открывая бутылку. — Ты видел кучу покойников.
— Да.
— Значит, сам знаешь.
Я не знал.
Он принес мне выпить. Я схватил стакан, пожалуй чересчур быстро, и сделал жадный глоток. Хойт внимательно проследил за моими действиями и поднес свой стакан к губам.
— Я никогда не спрашивал о деталях, — попытался объяснить я.
(Более того, я их избегал. Другие «родственники жертв», как называли их журналисты, выплескивали свое горе наружу. Они каждый день приходили на суд, слушали показания Киллроя и рыдали. Я — нет. Возможно, это помогало им пережить боль. Я предпочитал справляться со своей в одиночку.)
— Не нужны тебе эти детали, Бек.
— Келлертон сильно ее избил?
Хойт внимательно изучал напиток.
— Для чего ты спрашиваешь?
— Я должен знать.
Тесть поглядел на меня поверх стакана. Его глаза неторопливо рассматривали мое лицо, словно стремясь пробуравить кожу. Я стойко выдержал этот взгляд.
— Ну, были у нее синяки.
— Где?
— Дэвид!
— На лице?
Хойт сузил глаза, будто пытался рассмотреть что-то вдали.
— Да.
— И на теле?
— Я не разглядывал тело, — раздраженно ответил тесть. — Скорее всего, да.
— Почему вы не разглядывали тело?
— Я был там как отец, а не как полицейский. Просто опознал ее — и все.
— Это было нетрудно? — не унимался я.
— Что — нетрудно?
— Опознать ее. Вы сами сказали, она была в синяках.
Его лицо окаменело. Он поставил стакан, и я с ужасом понял, что зашел слишком далеко. Надо было придерживаться первоначального плана и держать язык за зубами.
— Ты действительно хочешь это услышать?
«Нет», — подумал я. Но кивнул.
Хойт Паркер скрестил руки на груди, закачался с пятки на носок и завел монотонным голосом:
— Левый глаз Элизабет распух и не открывался. Нос был сломан и расплылся как шлепок цемента. Через весь лоб тянулся порез, сделанный, предположительно, открывалкой. Челюсть вывихнута и болталась на связках. На правой щеке — выжженная буква «К». Запах горелой кожи тогда еще не выветрился…
Мой желудок сжался.
Хойт жестко поглядел мне в глаза:
— Хочешь знать, что было хуже всего, Бек?
Я молча ждал.
— Несмотря на увечья, — сказал он, — я понял, что это Элизабет, в тот же миг, когда ее увидел.
Пузырьки в шампанском лопались в такт сонате Моцарта. Звуки арфы переплетались с приглушенными голосами гостей. Гриффин Скоуп шел по залу, лавируя между черными смокингами и сверкающими вечерними платьями. Предложи людям описать Гриффина одним словом, и большинство скажет: миллиардер. Остальные, возможно, вспомнят, что он влиятельный бизнесмен, статен и высок, муж и дедушка. И еще ему исполнилось семьдесят лет. Конечно, может быть, кто-то расскажет о его привычках, генеалогическом древе и организационных способностях. Однако первым словом — в газетах, на телевидении, в разнообразных опросах — всегда будет «миллиардер».
Миллиардер Гриффин Скоуп.
Он родился уже богатым. Его дед в свое время стал одним из первых в Америке фабрикантов, отец приумножил капитал, сам Гриффин увеличил его многократно. Многие богатые семьи разорились в третьем поколении, но не Скоупы. Одной из причин столь невероятного благополучия были принципы воспитания наследников. К примеру, Гриффин не посещал престижной школы вроде Эксетера или Лоренсвилла, куда посылала своих отпрысков бо́льшая часть богатых семей. Его отец настоял на том, чтобы сын не только пошел в обычную, государственную школу, а еще и сделал это не в родном городе, а в лежащем неподалеку Ньюмарке. Фирма Скоупов имела там филиалы, и для Гриффина был выделен один из домов, который одноклассники наследника миллиардов считали его родным.
