– Вообще-то да. – Ширли рассматривала свой кроваво-красный маникюр. – Не знаю, с чего и начать.
Улыбка Лауры погасла.
– Начать что?
– Сегодня вечером мне позвонил мой приятель, человек, которого я знаю еще по Германии. Он узнал из теленовостей, что меня освободили и разыскал через полицейское управление Бернета. Он теперь живет в Лос-Анджелесе и владеет там ночным клубом. – Она подняла глаза. – Он хочет предложить мне работу, Лаура. И длительный контракт.
– В Лос-Анджелесе?
Ширли кивнула.
– А как же твои планы купить «Золотой попугай»?
Ширли пожала плечами:
– Вряд ли у меня получилось бы. Как ты сказала, слишком много работы и ответственности.
«Все начинается сначала, – подумала Лаура, вспомнив такой же разговор, но только шестнадцать лет назад. – Она все такая же беззаботная, ее не волнует, что мы еще не успели отпраздновать ее освобождение, или спасение «Сентинел», или решение Теда остаться в Техасе. Ее поманило новое приключение, и она срывается с места».
Прекрати, Лаура. Ты больше не подросток. Ты теперь вполне взрослая женщина. Что до Ширли, то она всегда была такой. И ты это знаешь.
– Ты не сердишься на меня, девочка?
Лаура всмотрелась в подернутые мечтательной дымкой карие глаза и покачала головой.
– Нет. Конечно, нет. Я рада за тебя, мама. Я уверена, ты станешь звездой в Лос-Анджелесе. – Она выдавила из себя улыбку. – И когда же это произойдет?
– Я выхожу на работу с пятницы.
– О!
– Ты все-таки сердишься. – И не успела дочь ее опровергнуть, как Ширли уже изобразила на лице одно из своих трагических выражений. Оно напомнило Лауре Лану Тернер из «Мадам Икс». – О, Лаура, я постоянно тебя разочаровываю, не так ли?
– Вовсе нет.
– Я всегда была никудышной матерью!
– Прекрати.
– Это правда. Я никогда не занималась тем, чем должна заниматься нормальная мать: не учила тебя шить, не ходила на родительские собрания, не пекла кексы для вашего бойскаутского отряда, не пела тебе колыбельных…
Лаура улыбнулась:
– Почему же? Пела.
Ширли подняла брови:
– Я пела?
– Конечно. – Встав, Лаура приняла драматичную позу, прижав одну руку к груди, а другую вытянув вперед в направлении воображаемого возлюбленного. Затем, удивительно точно подражая матери, запела: «С добрым утром, боль моего сердца».
Ширли зашлась в хохоте, и обе женщины вновь бросились друг другу в объятия.
– Ох, детка! – промурлыкала Ширли. – Ты слишком добра ко мне. Как я буду обходиться без тебя?
«Обойдешься, – подумала Лаура, и слеза покатилась по ее щеке. – Ты всегда обходилась».
Тед собирался уже присоединиться к Лауре, которая какое-то время назад ушла спать, когда зазвенел дверной звонок.
Ленокс прошел через прихожую, открыл дверь. Через несколько мгновений он вернулся.
– Вас, сэр.
Растерявшись, Тед медленно встал с кресла, и в ту же минуту в комнату вошел его отец.
– Папа… – Он был настолько потрясен, что больше не нашелся, что сказать.
– Я знаю, что уже очень поздно, но шериф Уилсон лишь недавно позвонил мне, и я решил попытаться… – Его голос потерял былую едкость и глаза, те самые глаза, что совсем еще недавно смотрели на сына с таким презрением, теперь следили за ним с некоторой опаской.
– А?
«Скажи что-нибудь разумное и членораздельное. Что-нибудь содержащее больше одной буквы», – призывал он себя. Переведя дыхание, Тед показал на кресло.
– Пожалуйста, присаживайся. Хочешь чего-нибудь выпить? Кофе? Содовой?
Чарльз, казавшийся изможденным в джемпере, который был ему слишком велик, покачал головой.
– Ничего не надо, спасибо. – Он сел на диван и прислонил к подлокотнику трость. – Я бы подождал до утра, но сестра что-то говорила о твоем отъезде в Белфаст.
– Эта поездка отменяется. – Он помолчал. – Я остаюсь в Техасе. Навсегда.
Несмотря на то, что Тед заметил огонек удивления в глазах Чарльза, он так и не смог понять, понравилась отцу новость или нет.
– Она также рассказала мне о твоем походе на чердак.
Тед чуть не взорвался от гнева.
– Ей не следовало этого делать!
– Не сердись на нее, это моя вина. Я довел ее до бешенства, и она выпалила все, прежде чем поняла, что наделала. Знаешь, она очень похожа на тебя в этом отношении. Сначала говорит, потом думает.
