Оба месяц провалялись в лазарете. Места им достались по соседству. Первую неделю они демонстративно отворачивались друг от друга. И Казакову Алексею, и Гущину Виктору врач прописал постельный режим. Алексею зашили порез и запретили вставать, пока не снимут швы, гипсовая лангета украшала вправленный нос. Виктору же необходим был покой из-за сильного сотрясения мозга. Невольно Казаков задумался о личности Гущина: «Умом, конечно, не блещет, зато настырный, природа наделила его невероятной физической силой, а если с ним найти общий язык, может стать преданным другом».
Постепенно чаша весов склонялась на сторону Тюленя, а через неделю Атаман уже не мог себе представить лучшего подельника. Он ловил момент для откровенного разговора.
Дней через десять лазаретной жизни больным разрешили немного ходить. По крайней мере, курилку они посещали. Атаман дождался, когда в курительной комнате никого не осталось, кроме Тюленя. Виктор поднялся и, окинув Алексея недобрым взглядом, направился к выходу.
— Подожди, — остановил его Казаков. — Есть разговор.
— Не о чем нам беседовать, — с какой-то грустью отозвался Гущин. — Я уважаю законы — ты главный.
— Я не такой единоличник, как ты, и готов разделить первенство с тобой. — Атаман заметил, как напрягся его недавний соперник по поединку. — Мне лично хватает обязанностей бугра на работе, а ты можешь распоряжаться в бараке. — Тюлень нерешительно остановился у выхода. — Сам видишь, оказывается, нам есть о чем побеседовать.
Виктор вернулся и сел на край длинной лавки, усердно напрягая мозги, которых явно не хватало для получения ответов на поставленные перед собой вопросы.
— Не возьму в голову, тебе-то какой с этого резон?
— Не люблю лишние хлопоты. — Алексей заранее продумал предстоящий разговор и теперь отвечал не задумываясь. — Ну, согласен?
— Нужно быть полным идиотом, чтоб отказываться от такого выгодного предложения. — Тюлень и представить себе не мог, что такое возможно.
— Значит, по первому пункту договорились, — констатировал Атаман, предлагая сигарету собеседнику и закуривая сам. — Теперь о самом важном. — Он на какое-то время задумался, а заинтригованный Виктор молча ожидал продолжения. — Ты заметил, что при Диксоне и порядок был, и никто никого не ущемлял в правах?
— Ну, — утвердительно кивнул Тюлень.
— Происходило это потому, что Диксон делился своим, а не отнимал у других. Парней такое устраивало, и они не бузили. Ты же, насколько успел я изучить твою натуру, будешь всех гнуть, — продолжал Атаман.
— Не пойму: то ты предлагаешь быть авторитетом, то начинаешь нести ахинею, что нельзя обижать слабых. У нас, между прочим, не общество благородных девиц! Каким, интересно, образом буду делиться с другими, если у них же не отниму? Чудес на свете не бывает, — разошелся Тюлень.
— А как, по-твоему, это делал Диксон? — перебил его Атаман.
— Диксон? — Гущин задумчиво почесал затылок. — А ведь он действительно парней не трогал. Только я об этом не задумывался.
— То-то, — задумчиво поднял указательный палец Алексей. — Не задумывался. В пример можно привести не только Диксона, но и Сутулого, сам я тоже собирался жить, как они. Пока, как ты говоришь, слабых в бараке не задирают, они также не задумываются, но стоит начаться разборкам между нами, слабые объединятся и превратятся в сильных. Одни будут за тебя, другие против. А Сутулый и Диксон такого не допускали. Как думаешь верховодить ты?
— Теперь даже не знаю. В других бараках осужденные разбиты на несколько групп, но заправляет всем небольшая кучка во главе с авторитетом.
— Но там происходят постоянные стычки, а авторитету вечно приходится доказывать, что он сильнейший. И рано или поздно верхушка меняется.
— Да, наш барак в этом отношении передовой, — вынужден был признать Гущин. — Только я все равно не улавливаю, отчего так происходит.
— Дело в том, что Сутулый правил на пару с Диксоном, Диксон — со мной, а я предлагаю держать барак вместе с тобой и самим зарабатывать бабки, а не отнимать чужую собственность. И в бараке будет спокойно, и ты станешь авторитетом без лишней крови.
