1963 год. Шанхай. Это отнюдь не тот китайский Шанхай — многомиллионный город с двумя университетами, с пагодой Лунхуа, с храмом Юйфэсы, где восседает нефритовый Будда. Это наш, российский Шанхай — старый район города, расположенный в огромной, широкой и длинной яме, построенный бедными переселенцами и местными малоимущими людьми более полувека назад. Небольшие, в основном деревянные, покосившиеся домики с проржавевшими от времени крышами, с крохотными участками и сарайчиками. Богом забытое место, вечная нищета, которая по традиции передается из поколения в поколение. Как был район окраиной города, так спустя много лет им и остался. Весной и осенью — непролазная грязь, зимой — непроходимые сугробы и только лето сносное. Единственное достояние района — мощные, высокие, вековые дубы, которые давно выросли из ямы и, возвышаясь над ее краями, заглянули в иную жизнь: с многоэтажными домами, с широкими асфальтированными дорогами, вдоль которых тянутся аккуратные, чистые тротуары, с ярким освещением улиц и с вывесками всевозможных магазинов.
Шанхайские жители соприкасаются с современным миром, только делая вылазки по магазинам и на работу, но неизбежно вынуждены возвращаться в свои убогие жилища. Живут надеждой, что когда-нибудь и они получат благоустроенные квартиры, поднимутся наверх и займут достойное место в жизни. Идут годы, а мечта так и остается мечтой.
Местные мальчишки и девчонки с малых лет считали себя отбросами. Рано становились самостоятельными и, конечно, с законом не ладили. Причем преступления совершали мелкие и глупые, ломали себе жизнь и попадали за решетку, откуда возвращались озлобленными. По пальцам можно перечесть семьи, которых не коснулся Уголовный кодекс.
Ветхий домик Казаковых располагался в самой глубине ямы. Узкая улочка, упираясь в покосившиеся ворота, выводила в тупик. Рядом с воротами болталась калитка, скрипя прогнившими досками; калитка была грязно-зеленого цвета. Во внутреннем дворике стоял обветшалый сарай, своей тенью закрывавший чуть ли не весь огород — меньше двух соток.
Снаружи дом мало отличался от сарая, разве что только размерами. Преодолев две ступеньки невысокого крыльца, гость попадал в кухню, где стояли деревянные стол и шкаф — наследство прабабушек и прадедушек. На столе — двухконфорочная плита, соединенная с маленьким газовым баллоном. Четыре дешевые табуретки завершали обстановку.
У плиты хлопотала хозяйка Ирина Анатольевна, тонкими ломтиками нарезая в кипящую воду очищенную картошку. Около Ирины Анатольевны крутился, хватаясь за подол цветастого домашнего платья, двух с половиной лет мальчонка.
— Мама, хочу кушать, — захныкал малыш, не переставая дергать подол.
— Потерпи, Сереженька, потерпи, маленький, скоро сварится, — попыталась успокоить его мать. — Иди пока поиграй с игрушками, вот-вот должен вернуться папа с работы и сядем за стол.
— К папе хочу, к папе! — заревел Сережа и забыл про еду.
— Спрячься в доме, папа придет и будет искать Сережу. Скажет: куда это мой сын запропастился? — пошла мать на хитрость.
Глаза у ребенка моментально высохли, и наивная детская улыбка сменила слезы. Подпрыгивая на одной ножке, он застрекотал:
— Будет искать и не найдет Сережу, а я как выскочу — вот твой сыночек, — и он, обрадованный, убежал в комнату.
Ирина Анатольевна перемешала картошку в бульоне и принялась чистить лук. Она последнее время сильно уставала от домашней работы, да и к тому же семь месяцев, как была беременна. Она протерла заслезившиеся глаза рукавом и бросила мелко нарезанный лук в кастрюлю.
«Сегодня Леня должен получить зарплату. Накуплю пеленок, распашонок», — так, сложив натруженные руки на коленях, мечтала мать.
Ирине Анатольевне было всего тридцать шесть лет. Но заботы и беспросветная нужда рано состарили ее. Многочисленные морщинки вокруг глаз рано коснулись ее лица, когда-то красивого. Но она всегда мало заботилась о себе, привыкнув с юности тянуть домашнее хозяйство вместе с матерью, рано ушедшей из жизни и поставившей на ноги четверых детей. Выросли они без отца, которого убили в зоне, когда Ирине исполнилось восемь лет. С тех пор на правах старшей она ухаживала за младшими.
