– Сам знаешь, что рад. Возможно даже, больше, чем должен быть.
– Я тоже.
Этим все было сказано.
– Пойдем, я покажу, где мы развеяли прах отца.
Мы спустились по лестнице в сад, где раньше стоял стол для завтрака.
– Отец всегда здесь сидел. Я называю это его призрачным местом. А я любил сидеть вон там, если ты помнишь. – Я указал туда, где раньше у бассейна стоял мой стол.
– А у меня было место? – спросил он с полуулыбкой.
– Оно всегда у тебя будет.
Я хотел сказать ему, что бассейн, сад, дом, теннисный корт, рай и вся вилла будут его призрачным местом. Но показал наверх, на французские окна его комнаты. Твои глаза навсегда там, хотел сказать я, в складках тюля, смотрят пристально из моей спальни, где нынче никто не спит. Когда дует ветер, и тюль вздымается, а я смотрю на него отсюда или стою на балконе, то ловлю себя на мысли, что ты – там, выглядываешь из своего мира в мой и говоришь, как в тот день у камней: «Я был счастлив здесь». Ты – в тысячах километров, но стоит бросить взгляд на эти окна, как я вспоминаю твои плавки, накинутую на ходу рубашку, руки на перилах – и ты вдруг снова здесь, закуриваешь свою первую сигарету за день – как двадцать лет назад. Пока стоит этот дом, он всегда будет твоим призрачным местом – и моим тоже, – вот что мне хотелось сказать.
Мы стояли на том месте, где однажды я разговаривал об Оливере с отцом. Теперь мы с Оливером говорили здесь об отце. Завтра я вспомню этот миг и выпущу их призраков в сумерках нового дня.
– Думаю, он хотел бы, чтобы случилось нечто подобное, особенно в такой потрясающий летний день.
– Уверен, что хотел бы. А где вы развеяли остальной его прах?
– О, повсюду. В Гудзоне, в Эгейском и Мертвом морях… Но я прихожу сюда, чтобы побыть с ним.
Он ничего не сказал. Говорить было нечего.
– Пойдем, я покажу тебе Сан-Джакомо, пока ты не передумал, – наконец произнес я. – До обеда еще есть время. Помнишь дорогу?
– Я помню дорогу.
– Ты помнишь дорогу, – эхом отозвался я.
Он посмотрел на меня и улыбнулся. Меня это подбодрило. Возможно, потому что я знал: он дразнит меня.
Двадцать лет было вчера, вчера – не далее как этим утром, а это утро, казалось, – тысячу световых лет назад.
– Я как ты, – сказал он. – Я помню все.
Я на секунду остановился. Если ты все помнишь, хотел я сказать, если ты в самом деле как я, тогда завтра, перед отъездом, попрощавшись с остальными, прямо перед тем как захлопнуть дверь такси – когда в этой жизни уже нечего будет сказать, – повернись ко мне, всего один раз – в шутку или спонтанно (ведь для меня это так много значило, когда мы были вместе) – и, как ты делал раньше, посмотри мне в лицо, поймай мой взгляд и назови меня своим именем.
