– Как на бережок с девицей-красой,
Вышел на снежок милый-любый мой.
Между ним и мной пролегла река,
А над синь-рекой черны облака.
Я до сей поры на горе жила,
А свою печаль на мосту нашла.
По тому мосту, что над синь-рекой,
Я к миленку шла в темноте ночной.
Только вот беда – припозднилась я,
На калин-мосту заблудилась я.
Целовал дружок не меня в.уста,
Говорил не мне ласковы слова,
Я их слышала, с горя чуть жива,
А разлучницу темнота спасла.
Только счастья ей с милым не видать,
Да недолго ей по земле гулять!
Чиста синь-река руки мне польет,
А землица-мать глины даст кусок,
Черным облаком душу ей сожгу,
Куклу глиняну в воду окуну:
«Прореди, река, ты ее косу,
Унеси, река, ты ее красу!
Ты ужаль, вода, голубой змеей
Ту, что милого отняла зимой.
А помрет она – я слезу пролью
На калин-мосту по любовь свою!»
– Эй, песенница!
Я обернулась. Сзади догоняла подвыпившая ватага молодых парней. «Опять…» – устало мелькнуло в голове. Не отвечая, я прибавила шаг.
– Эй! – донесся звонкий оклик.
Я припустила бегом к деревне. Пот застилал мне глаза, в груди ныло, а домики не приближались.
– Да погоди же!
Оглянуться на бегу мне не удалось. Я зацепилась за кочку, отчаянно замахала руками и…
Шлеп!
Грязь плеснула на щеки. Парни подошли. Их было трое – двое совсем молодых и один постарше.
– Поднимайся, – протянул руку старший.
Я отползла и набрала полные пригоршни земли. Если нападут, брошу. Покуда протирают глаза…
– Ты чего испугалась? – спросил один из молодых, в вывернутой наизнанку теплой волчьей телогрее. Голос у него был ласковый, но взгляд настороженный, как у зверя.
– Мы тебя не тронем, – пообещал старший.
Он стоял чуть боком. Лунный луч гладил его щеку, и кожа на ней казалась бледно-голубой, будто у мертвеца.
Похоже, они и впрямь не желали ничего дурного. Я схватилась за протянутую руку и вскрикнула. Ладонь незнакомца оказалась холодна как лед. В глазах зарябило. Быстро, не давая мне опомниться, старший поднял меня, отпустил и тут же, оправдываясь, произнес:
– Замерз маленько. Ночи не теплые.
Я кивнула. Ночи, конечно, не летние, но я в одном сернике не замерзла, а он в сапогах и телогрее замерз так, что пальцы стали холоднее ледышек? Что-то не верилось.
– Спаси Бог, – поблагодарила я.
Старший ухмыльнулся:
– Нас он уже не спасет. Припозднился.
Парни дружно засмеялись. От их смеха у меня по коже побежали мурашки.
– Пожалуй, пойду, – робко сказала я.
– Иди, – равнодушно откликнулся старший.
Облегченно вздохнув, я повернулась спиной к парням и пошла вперед. Крыши деревенских домов неожиданно выплыли из темноты совсем рядом. Я завернула за холм, обошла изгородь. Вот и первая дверь… Пальцы коснулись холодного камня. Дверь каменная?! Не может быть! Я метнулась к другой избе. Крыши и стены стали пропадать, а на месте домов, словно из-под земли, выросли надгробные камни. Один, другой, третий… Я зажмурилась и упала на колени.
– Поднимайся.
Я открыла глаза. Передо мной стояла все та же троица. И тот же парень протягивал руку. Только теперь вокруг громоздились продолговатые, с углублениями и резными рунами, камни старого погоста…
– Чего испугалась?
Тот же вопрос… Словно время повернуло вспять. И что это за люди? Или они вовсе не люди, а нежити и время не властно над ними? Мне стало страшно.
– Вы… – заикаясь выдавила я. – Вы кто такие?
Парни переглянулись.
– Хрол, – как-то неуверенно сказал старший.
– Прон, – дружелюбно улыбаясь, вымолвил тот, со звериным взглядом.
– Ждан, – закончил третий, самый молодой, с длинными курчавыми волосами соломенного цвета и крючковатым носом над тонкой полоской усов.
Их имена ничем мне не помогли. Легче не стало.
– Чего вы гонитесь? Чего от меня надо? – вжимаясь спиной в холодный камень, спросила я и вдруг вспомнила: там в поле они догнали меня, даже не запыхавшись. А я бежала шибко.
Парни переглянулись.
– Поешь ты хорошо, – сказал Ждан.
– Пою и пою. – Я отчаянно сопротивлялась страху. – Вам-то что за печаль?
– Праздник у нас, – неожиданно заявил Прон, – а петь некому.
– Ага. Не умеем мы, – добавил Ждан. – Может, пойдешь с нами?
Он сказал это так, будто предложил давней подруге прогуляться на ярмарку в базарный день. Двое других кивнули. Они что, ослепли?! Не видят, что на дворе ночь? Сумасшедшие какие-то.
