Сирома уже укладывался спать, когда Горбуша, старая косматая собака, служившая ему уже много лет, звонко залаяв, распахнула дверь и ринулась в завывающий, вьюжный холод.
– Куда, дура?! – беззлобно крикнул ей вслед Сирома. – Замерзнешь!
Зима в этом году и впрямь стояла суровая. Целыми днями плясали на сугробах снежные вихри, металась по лесу в безумном танце ледяная Морена, и, словно пугаясь ее разгульного веселья, прятался за темно-серыми тучами ясноликий Хорс.
– Вернется она. Куда денется? – произнес кто-то снаружи.
Услышав спокойный хриплый голос, Сирома спрыгнул с лавки и засуетился, поспешно натягивая продранные на коленях порты. Он не ждал гостей. Немногие вспоминали о нем, и уж совсем никто не отваживался навещать его заброшенную в лесу избу. Только один гость мог быть в этом доме…
– Хозяин, – пробормотал Сирома, низко склоняясь ко входу.
– Хозяин, Хозяин, Хозяин… – запищали по длинной клети домовые духи.
– Хозяин! – уверенно стукнула, закрываясь за вошедшим, дверь.
– Хозяин, – подобострастно взвизгнули под грузным телом пришлого дощатые половицы.
Позванивая вовремя наброшенными на шею оберегами, Сирома подскочил к позднему гостю и преданно всмотрелся в знакомые с детства черты. Он уже давно не видел Хозяина, но со времени последней встречи тот почти не изменился, только в бороде появились редкие седые волоски да возле губ залегла суровая глубокая складка. Эти перемены насторожили и испугали Сирому. Время еще никогда не было столь жестоким с Хозяином… Скрывая страх, он склонил голову и попятился.
– Не ждал меня? – стряхивая с шубы налипший снег, небрежно спросил вошедший. Шлепаясь на пол, белые комья звонко зачмокали и, внезапно умилившись теплу, растеклись по древесине темными влажными пятнами. В горнице повеяло свежестью и лесным духом.
– Я живу, чтобы ждать тебя, – ответил Сирома.
За долгие годы служения он хорошо изучил привычки Хозяина, поэтому, не дожидаясь указаний, плеснул воды, приглушив огонь в каменке, и разложил на столе ровные большие ломти ароматного хлеба.
Глядя на его уверенные движения, гость усмехнулся и развалился на лавке, далеко вытянув длинные, укрытые шкурами ноги.
– Ведаешь, что мне по нраву?
– А как же! – обиделся Сирома. – Чай, не впервой тебя принимаю, гостя дорогого.
Он не хотел огорчать Хозяина, но тот неожиданно посуровел, зло сощурил темные опасные, будто бездонные омуты, глаза. Бледные тени заплясали по его окладистой черной бороде, очертили плавными полосками скорченные в презрительной ухмылке пухлые губы.
– Сейчас меня принимаешь, а придет другой, сокрушит мою власть – небось тоже не воспротивишься? Станешь гостем дорогим величать?
Сирома уронил на пол кринку с молоком. Никогда еще его так не оскорбляли! Конечно, Хозяину нынче приходилось нелегко – для всех настали тревожные времена, но ведь когда-то было и хуже! Когда-то его грозного повелителя даже оборотничество не спасло от Перунова гнева. А сейчас кто грозит ему? Никчемные, поклонявшиеся новому Богу людишки? Неужто из-за них усомнился в верности старого слуги?
– Чего трясешься? – лениво покосился на него пришелец. – Иль в словах моих оговор углядел?
Сирома унял дрожь в руках, запрятал поглубже горькие мысли. Хозяин есть Хозяин, и коли бранит глупого раба, знать, не Хозяин неправ, а раб плох.
Он склонился, утер подолом ползущую к ногам Хозяина молочную лужу, тонкими пальцами принялся собирать черепки. Крупная слеза медленно скользнула по его заросшей щеке и, прячась от всевидящих глаз гостя, поспешно нырнула в давно уже не стриженную бороду.
– Чего сопли распустил? – все-таки углядев блестящую каплю, разозлился тот.
Пряча боль, Сирома хрипло выдавил:
– Жизнь свою, душу свою отдал я тебе! Все, чем владел иль владеть мог, положил к твоим ногам! Чем еще угодить тебе? Чем развеять твои сомнения?
– Сегодня мне отдаешь, завтра другому… Многие уже так делали, – грустно заметил пришелец.
В Сироме заклокотала ярость. Она часто посещала его в последнее время. Ох, попадись ему предавшие Хозяина отступники! Не стал бы даже к силе взывать – зубами, будто голодный зверь, разорвал бы их на части! Из-за них теперь не верил ему Хозяин, из-за них хмурился на верного слугу!
