К его удивлению, она пошла с ним. На улице он снова попытался произнести несколько бирманских слов по-бирмански.
— Не стоит беспокоиться обо мне, ма... тхва... ум, вы не обязаны... ммм... ма идти, — это всего лишь акт вежливости, думал он, не стоит утруждать ее заботами о себе.
Кхин Мио рассмеялась:
— Вы хорошо говорите по-бирмански. А мне сказали, что вы здесь всего две недели.
— Вы говорите по-английски?
— О, не так уж хорошо, у меня ужасный акцент.
— Нет, у вас очень приятное произношение, — в ее голосе была мягкость, которая сразу произвела на него впечатление, он звучал, почти как шепот, но глубже, как звук ветра, тихонько свистящего в горлышке стеклянной бутылки.
Она улыбнулась и на этот раз опустила глаза:
— Благодарю вас. Пожалуйста, идите, куда хотели. Я не собиралась мешать вашей прогуле. Я могу сопровождать вас, если вы захотите.
— Но я действительно не хотел бы излишне утруждать вас...
— Вы нисколько меня не утруждаете. Я очень люблю свой город ранним утром. И я не могу отпустить вас одного. Капитан Нэш-Бернэм сказал, что вы можете заблудиться.
— Что ж, спасибо. На самом деле я удивлен.
— Тем, что я говорю по-английски, или тем, что бирманская женщина вообще не постеснялась разговаривать с вами? — видя, что Эдгар не знает, что ответить, она добавила: — Не переживайте, меня здесь часто видят с приезжими.
Они пошли по улице, мимо домиков с размокшими от дождей, но чисто выметенными дорожками. Возле одного дома женщина развешивала на веревке белье. Кхин Мио остановилась, чтобы поговорить с ней.
— Доброе утро, мистер Дрейк, — проговорила женщина.
— Доброе утро, — ответил он. — А что, все... — Он запнулся, смутившись.
— Все ли служанки говорят по-английски?
— Да... да.
— Не все. Я учу миссис Цин Нве, когда ее хозяин отсутствует, — Кхин Мио одернула себя: — На самом деле, пожалуйста, не надо никому об этом говорить, наверное, я уж слишком разоткровенничалась с вами.
— Ни одна душа не узнает. Вы учите английскому?
— Когда-то я этим занималась. Это долгая история. Мне не хотелось бы утомлять вас.
— Вряд ли это может меня утомить. Но могу ли я спросить, а где учились вы сами?
— Вы слишком много задаете вопросов, мистер Дрейк. Вас так многое удивляет?
— Нет-нет, вовсе нет, прошу прощения. Я не хотел обижать вас...
Кхин Мио промолчала. Они пошли дальше, она держалась чуть позади него.
Через некоторое время она снова мягко заговорила:
— Простите меня. Вы очень добры, а я веду себя дерзко.
— Неправда, — возразил Эдгар. — Я действительно задаю слишком много вопросов. Просто пока у меня почти не было возможности лично узнать бирманцев. А вам, должно быть, известно, что из себя представляет большинство британских офицеров?
Кхин Мио улыбнулась.
— Известно.
Дойдя до конца улицы, они повернули. Эдгару казалось, что они следуют теперь примерно тем же путем, по которому его везли сюда, только движутся в обратном направлении.
— Куда бы вы хотели пойти, мистер Дрейк?
— Отведите меня на свое любимое место, — ответил он, сам поразившись той интимности, которая внезапно прозвучала в его ответе. Если Кхин Мио и была удивлена, то ничем этого не выдала.
Они направились по большой дороге в западном направлении. Сзади них вставало солнце, и Эдгар наблюдал за их тенями, бегущими впереди них, которые преодолевали дорожные ухабы, извиваясь, подобно змеям. Они все время молчали, их прогулка продолжалась почти целый час. Наконец они остановились у небольшого канала, чтобы поглядеть на рынок на воде.
— Я думаю, что самое красивое место в Мандалае — это, — сказала Кхин Мио. И Эдгар, который не пробыл в городе и четырех часов, согласился с ней. Внизу толкались самые разнообразные плавучие средства, занимая водное пространство между двумя берегами.
— Они похожи на цветки лотоса на воде, — сказал он.
— А торговцы — на лягушек, которые сидят на них и квакают.
Они стояли на маленьком мостике, наблюдая за лодками. Кхин Мио сказала:
— Я слышала, вы приехали, чтобы отремонтировать пианино?
Эдгар ответил не сразу, вопрос удивил его:
— Да-да, это так. Откуда вы знаете?
— Можно узнать очень многое, если другие убеждены, что ты не понимаешь их язык.
